Российский колокол, 2015. Спецвыпуск «Клуб публицистов премии им. Владимира Гиляровского»

Слушать все это было тревожно и в то же время чрезвычайно лестно, поскольку ни Красавцами, ни Богатырями, а тем более – Медведями, нас раньше никто не называл. Нас вообще никто никак не называл, шмели, да и только. Медведей я никогда не видел, зато знал одного богатыря – культуриста Эдю. Он каждое утро приходил в магазин, чтобы набрать полную сумку апельсинов, потому что его богатырское тело требовало много еды и питья. Можно, конечно, отнести к богатырям еще индюка из монастырского сада. Он и крупнее своих подопечных, включая и барана, особенно когда нахохлится. Да и ведет себя по-богатырски – кричит громче всех и лезет в драку без причины. Правда, ни Эдю, ни индюка никак нельзя назвать Красавцами.

А вот нас Красавцами называли все, кроме председателя. Тот звал нас Шмулевичами. А услышав сетования сердобольной Нюры, расхохотался почему-то, вместо того, чтобы огорчиться, и весело сказал:

– А ты им телогрейку свою отдай, чтоб не мерзли. А еще лучше псу эту рвань кинь, на подстилку. Я же выписал вам комбинезоны! Почему не носите?

– Так они же китайские, маломерки, – вступила в разговор приземистая полногрудая Зина. – Только Людке и впору. Мы их ребятишкам разобрали.

– На вас не угодишь, – недовольно проворчал председатель. – Видели бы вы, как красотки-евреечки на работу ходят. Загляденье! Мои Шмулевичи к красоте привыкли, а вы бродите тут, как кулемы нечесаные.

– Да у меня и новая телогрейка есть, еще с советских времен. Теперь так не шьют, вот и берегу, – смущенно проговорила Нюра, скидывая телогрейку и укрывая ею наш домик. – А может, им медку принести для подкормки? А то они схуднули, вроде. У меня еще с прошлого года три фляги. Да позапрошлогоднего литровый бидон. Внуки избаловались совсем. Мед не едят, сникерсов да чипсов просят.

– Вот это дело! – хмыкнул в бороду сторож. – Мед будем заморским трутням скармливать, а внуки пусть ихнюю дрянь едят.

– Сам ты трутень, – огрызнулась Зина. – Шмели – трудяги из трудяг. И корм свой сами добывают. У евреев снегу зимой не выпросишь, не то что меду.

– А ты откуда знаешь? – буркнул сторож. – Ты что, за морями бывала? Какой у них снег? Там лето круглый год.

– Да я про наших…

– Хватит вам ерунду плести, – пресек спор председатель.

А сторож все не унимался:

– Что наши, что ихние. Хрен редьки не слаще.

Сторож вообще очень грамотный, потому что в свободное ото сна время постоянно читает старые газеты, которыми потом затыкает щели в своей сторожке. Поэтому он любит, чтобы последнее слово оставалось за ним.

Председатель махнул рукой и вышел, а говорливые тетки долго еще жалели нас. От них я и узнал, что нас обменяли на золотого тельца. Правда и тут возник спор. Сторож заявил, что на тельца евреи обменяли своего Бога, а потом и нашего продали за тридцать сребреников. А за шмелей, мол, получили ваучерами, так что еще неизвестно, кто кого нагрел. Тут все загалдели, что ваучерам грош цена, и хитрые евреи никогда не клюнут на эту удочку, и придуманы эти ваучеры были, чтобы объегорить наших дураков. Сторож не хотел признавать себя дураком, поэтому совсем распалился и стал объяснять теткам, что ваучер ничего не стоит, когда он один, поэтому он и повесил свой в нужнике, на случай, если газет не хватит, а умные люди скупают их тысячами, чтобы потом оптом скупить всю Россию. Это не я придумал, ученые в газетах так пишут.

Тетки замолчали, потрясенные грустной перспективой, а сторож добавил, что вначале за шмелей хотели получить паями на землю, да вроде, побоялись оформлять на подставных лиц, потому что русская земля иностранцам пока не продается.

Зина не могла смириться с утратой России и попыталась оспорить научные выводы всезнайки-сторожа.

– Что-то не сходится у тебя, старый. Как же землю русскую скупят за ваучеры, если она не продается?

– Слушать надо, балаболка, – гордо отрезал сторож. – Я сказал «пока не продается». А как ваучеров поднакопят, так и предъявят все сразу: – «Ваша бумага? Тогда платите звонкой монетой». А у них в казне кот наплакал. Все по своим растащено, разворовано. Вот и примутся резать землю-матушку.

Все принялись дружно ругать какой-то Кремль, а потом начальство, а я ждал, когда доберутся до нас, догадавшись, что и мы некоторым образом причастны к разграблению России. Но нас по-прежнему все жалели, причем не меньше, чем саму Россию, а сторож рассказал, что завиральную идею купить в Израиле шмелей председатель вынашивал, еще когда был просто Колькой, сыном телятницы Мани, которая всегда выпендривалась и водила сына в разные кружки, где он всякой дури и набрался. А едва его в председатели выбрали, сразу ушла на пенсию и живет теперь как барыня.

Тут сторож явно перегнул палку. По рассказам выходило, что Маня как была, так и осталась своей, а за своих мои добрые защитницы стоят горой. Они замахали на сторожа руками. Кричали, что он сам ни дня на мужской работе не работал, а Маня – большая труженица и пенсию свою заслужила честно, а Кольку лучше называть Николаем Ивановичем, потому что он какой-никакой, а все-таки председатель.