Российский либерализм: Идеи и люди. В 2-х томах. Том 1: XVIII–XIX века

Подчеркивая важную роль Русско-японской войны в разрастании революционной смуты, Голицын при этом был убежден в том, что революция явилась прежде всего закономерным итогом внутренней политики Александра III и Николая II. По его словам, «ошибаются те, кто видит в охватившем нас общественном движении нечто случайное, вызванное беспокойными умами или преступными внушениями. Движение это есть неизбежный логический плод царствовавшего у нас в течение 24 лет режима». За исключением «первых годов Александра I!», Голицын определял историческую роль русских самодержцев как «отрицательную, вредоносную, противную смыслу, истории, реальным потребностям России». Голицын и впоследствии не изменил своего мнения о причинах революции: «Смешно и грустно вспоминать теперь разговоры и суждения об устоях, о земле и проч. Эти „устои“ показывают теперь себя, и горько ошибаются те, кто воображает, что переживаемые нами явления – плоды пропаганды, агитации. Это прямые результаты векового режима, который царствовал у нас, но, главным образом, того, который водворился за два-три последних десятилетия». Высоко оценивая Великие реформы 1860-х годов, он замечал: «С той минуты, когда Россия, двинутая было в одном направлении к свету и свободе, насильно повернута была по обратному пути и последовательно тащилась по нем чиновничьими руками, нельзя было не предвидеть, к чему и куда это приведет… Можем ли мы обвинять молодежь, профессоров, учителей, когда сами мы их развратили? Можем ли порицать земцев и общественных деятелей, когда мы же их сбили с пути? Надо вглядеться, как жили мы, особенно с 1881 года, под каким гнетом нас держали, как умышленно заграждали всякий свет во имя благонадежности или усиленной охраны. Вот и пожинаем мы теперь плоды всего этого, и удивляться тут нечему…»

«После царствования Александра II, понимавшего, что надо идти в уровень своего времени и его требований, последовало царствование тупого эгоиста, в свою очередь замыкаемое бесхарактерным мистиком, не знающим, что делать и куда идти. Это последнее совершенно объясняет все то, что ныне происходит у нас и чему выхода нет, кроме радикальной перемены всей системы правления», – такой представлялась В.М. Голицыну внутренняя логика развития драмы российской истории в пореформенный период. «Радуются рождению Наследника. Напрасно…» – предрекал он еще в 1904 году.

«Был у нас Николай первый, теперь у нас Николай последний», – в этой «остроте, привезенной из Петербурга», В.М. Голицын видел «удачное отражение настоящего нашего положения и будущности». «Наш убогий Государь», «тщедушный и двуличный монарх» – таким предстает на страницах дневника образ последнего российского императора. «Наше несчастье в том, что неограниченная власть находится в руках более чем ограниченного человека», – подчеркивал Голицын трагизм ситуации.

«Продвинуть дело обновления во имя свободы настолько далеко, чтобы возвращаться уже нельзя было», – на подъеме революционной волны в 1904–1905 годах именно в этом В.М. Голицын видел гарантию от возврата к «прежней „охране“ со всякими ее прелестями». По его мнению, «небывало благоприятная минута для поворота к свету» настала при министре внутренних дел кн. П.Д. Святополк-Мирском. Приветственная речь московского городского головы в его адрес, произнесенная в Думе 21 сентября 1904 года, вызвала широкий общественный резонанс и «громадное возвышение» авторитета Голицына. «Похоже, что я дал толчок весьма крупному движению», из которого, «будь оно единодушным и общим, что-нибудь и выйдет», – замечал он, последовательно и с нарастающей энергией продолжая продвигать идею о необходимости конституции и созыва народных представителей через Московскую городскую думу, на земско-городских съездах 1904–1905 годов, в обращениях к представителям верховной власти.

Особую роль в истории русского освободительного движения начала XX века сам В.М. Голицын отводил акции Московской городской думы, состоявшейся 30 ноября 1904 года. Тогда группа прогрессивных гласных (при поддержке городского головы) внесла на голосование документ («заявление 44-х»), содержавший демократические требования (ограждение личности от внесудебного разбирательства, отмена исключительных законов, обеспечение свободы совести, вероисповедания, слова, печати, свободы собраний и союзов), в том числе пожелание «провести вышеуказанные начала в жизнь на обеспечивающих их неизменность незыблемых основах, выработанных при участии свободно избранных представителей населения; установить правильное взаимодействие правительственной деятельности с постоянным, на законе основанным, контролем общественных сил над законностью действий администрации». Выполняя предложение гласных довести до правительства мнение Думы по вопросам, которые она считает неотложными, В.М. Голицын направил министру внутренних дел уведомление о постановлении, принятом московским городским самоуправлением 30 ноября 1904 года.