Вообще М.М. Алексеенко присоединился к октябристам лишь в самой Государственной думе. Да и то, объяснял П.П. Мигулин, «в сущности, М.М. Алексеенко был человеком беспартийным, чем и объясняется исключительное отношение к нему со стороны всех наших парламентских партий». Он почти не выступал по вопросам общеполитического характера, ограничиваясь проблемами бюджета. В IV Государственной думе М.М. Алексеенко категорически отказался возглавить фракцию октябристов, что, по мнению многих, могло бы уберечь самую многочисленную депутатскую группу от неизбежного распада. При этом, когда раскол стал реальностью, он занял особую позицию. М.М. Алексеенко первый, 29 ноября 1913 года, вышел из состава фракции: тогда большинство признало для депутатов-октябристов обязательными постановления партийной конференции, согласно которым депутаты должны были стать «марионетками» в руках ЦК партии. И на следующий день, справившись с эмоциями, ко всеобщему удивлению, выступил перед левыми октябристами с предложением повременить с решительными действиями. «Как реальный политик, тщательно взвесив в течение минувшей ночи все за и против, он с математической точностью выяснил, что открытый раскол в настоящий момент является для фракции несвоевременным. Совершенно неизвестно, сколько в данный момент левых и сколько правых октябристов. Не приведет ли слишком поспешное выделение в самостоятельную группу лишь к тому, что в группе этой окажется слишком мало членов, а правые октябристы, теперь все-таки признающие открыто моральный авторитет левого крыла своей фракции, тогда ясно восчувствуют свою силу и решат, что и они умеют „бюджеты провалить^. Открытый раскол силою вещей кинет центр и правое крыло октябристов в объятья националистов, создаст сильный правый центр и в конечном счете лишь послужит на пользу реакции». М.М. Алексеенко предложил не драматизировать ситуацию и не переоценивать декларацию, не подкрепленную реальными действиями. Лишь будущие голосования октябристского большинства в январе – феврале 1914 года должны были стать сигналом для действий левого крыла фракции. Речь, очевидно, произвела сильное впечатление. Настроение слушающих качнулось в обратную сторону, и среди левых октябристов явно поубавилось количество сторонников разрыва с правым крылом. Однако последующий мучительный поиск компромиссов не принес плодов. Распад фракции был неизбежен.
Мало вовлеченный в партийную жизнь, М.М. Алексеенко всегда придерживался «собственной программы». Например, он был принципиальным сторонником децентрализации политико-административной системы России, настаивая при этом на расширении сферы компетенции органов местного самоуправления: «Ведь расцвет местной жизни есть основа силы государства, местное самоуправление есть школа для государственного управления». М.М. Алексеенко считал необходимым признание за государством широкой социальной ответственности. Косвенное налогообложение тяжким бременем падает на мелкого плательщика, рассуждал он, следовательно, и государственные расходы должны прежде всего идти на удовлетворение его нужд. Во имя возможности проведения широких социальных программ председатель бюджетной комиссии считал нужным сохранить государственные монополии и казенные железные дороги. «Вам даны хорошие финансы – дайте хорошую политику», – требовал Алексеенко от правительства, перефразируя слова одного французского министра.
Слабое сердце М.М. Алексеенко требовало отдыха и спокойствия. Врачи настаивали, чтобы он прекратил интенсивно работать хотя бы временно. Однако все оказалось напрасно: 18 февраля 1917 года Михаила Мартыновича не стало. На следующий день, по случаю траура, заседания Государственной думы приостановили. «На панихиде пристава Думы стоят на дежурстве, – записал в своем дневнике начальник отдела Общего собрания Я.В. Глинка. – Родзянко меня спрашивает: „А как вы будете хоронить, если умрет председатель?“ Я отвечаю, что большего парада трудно сделать».
20 февраля 1917 года председатель Думы М.В. Родзянко предложил повесить портрет М.М. Алексеенко в зале заседаний бюджетной комиссии в знак признания огромных заслуг ее бывшего председателя. Эта мысль вызвала всеобщее одобрение. До бури, потрясшей основы Империи, оставались считаные дни…
«Нет специальной русской политической свободы, как нет специального русского электричества…»
Василий Михайлович Петрово-Соловово