Между марксистами и гуманистами по данному вопросу есть одно важное отличие. Хотя марксисты, как и гуманисты, вслед за Руссо верят в изначально добрую природу человека, первые – как это ни парадоксально – не верят в наличие хороших качеств у деклассированных элементов. Спору нет, у люмпенизированных слоев общества, как правило, не развита система самовоздержаний и взаимного учета интересов и потребностей других людей. Однако и здесь, на наш взгляд, необходимо учитывать, по крайней мере, два момента. Во-первых, следует концептуально отделить «овец от козлищ», то есть маргинализированные слои общества от люмпенских страт. Дело в том, что в современную эпоху термин «маргинализация» применяется как коррелят к термину «глобализация». Другими словами, маргинализированные слои общества включают в себя разнообразные социальные страты, которые были вытеснены на обочину глобализации. «Реальная линия раздела в современном мире <…> проходит не между Северными и Южными обществами, но внутри этих обществ. Главный разлом проходит между „глобализированными“ богатыми и „локализированными“ бедными группами населения» [230] .
Во-вторых, нельзя утверждать, как это делали западные марксисты, что «маргиналы среди маргиналов», то есть люмпены, вообще не способны соблюдать моральные запреты. Люмпен не обязан знать формулу римских юристов «pacta sunt servanda» [231] , но если в отношениях с другими маргиналами он постоянно нарушает договоренности, то очень скоро окажется практически в полной изоляции. Скорее всего, такое поведение люмпена вызовет озлобление со стороны других представителей маргинализированных страт с весьма неблагоприятными для этого люмпена последствиями.
Отождествление маргиналов и люмпенов, на наш взгляд, происходит потому, что маргинализация, как отмечалось выше, является оборотной стороной ныне господствующей версии глобализации (об этом подробнее ниже). Именно
Так, едва ли не поголовный отказ платить за билет со стороны пассажиров так называемых «рабочих» электричек, курсирующих в часы пик между Москвой и Московской областью, в принципе поддается двоякой интерпретации. В терминах «люмпенократии» этот отказ может означать желание отдельного люмпена под прикрытием массы «таких же безбилетников» сохранить эквивалент стоимости билета для чисто эгоистических целей (например, для покупки низкокачественного алкоголя). Однако в терминах народовластия этот же феномен следует рассматривать как корпоративный акт сознательного и принципиального противодействия маргинализированных слоев населения неразумной тарифной политике, санкционированной «сверху». Хотя носители такого протеста обычно не могут предложить конструктивную альтернативу, они интуитивно чувствуют несправедливость высоких тарифов, бремя которых пассажиры «рабочих» электричек в отличие от московских дачников должны нести почти ежедневно и круглогодично. В результате по крайней мере в Московской области возникают и утверждаются особые формы корпоративного «солидарного нигилизма» и, в частности, такой социальный институт, как массовое уклонение от уплаты за проезд.
Возникает порочный круг: проезд безбилетников должны оплачивать законопослушные граждане, которых, по понятным причинам, становится все меньше и меньше,
Как видим, дефекты народовластия нередко являются оборотной медалью дефектов государственной политики. Более того, политический потенциал деформированного народного сознания в своих корыстных целях начинают использовать и профессиональные политики. В самом деле, «если большинство верит в то, что обман – это царский путь к удаче, то те люди, которые преуспели в искусстве обмана, часто достигают своих целей» [232] .