Рота стрелка Шарпа

Майор враждебно оглядел солдат. Штурм, объявил он, начнется скоро, но это знали и без него и ждали подробностей. Майор помолчал, заглянул в бумагу.

– Пришел приказ, я вам его прочту. Слушайте. «Привлекаю внимание армии к событиям, имевшим место после взятия Сьюдад-Родриго, – читал Коллет ровным, суровым голосом. Он не мог выговорить мягкое «с» и поэтому произнес «Цюдад». – Жители города, граждане союзной нам Испании, подверглись всякого рода оскорблениям и надругательствам. В Бадахосе это не повторится. Любые посягательства на собственность гражданских лиц будут караться скорой и неизбежной смертью, уличенных нарушителей повесят на месте преступления». – Майор сложил бумагу. – Поняли? Держите свои вороватые руки за спиной и штаны застегнутыми. Все.

Он строго зыркнул на солдат, четко повернулся и пошел к следующей роте. Пехотинцы переглянулись, пожали плечами и рассмеялись. Кто будет вешать? Войсковая полиция всегда держится подальше от передовой, на улицах будет кромешная тьма, а солдат, который пробился в крепость, заслужил право немного пограбить. Они сражались, они гибли – что ж теперь, и горла не промочить? Никто не собирается зазря обижать гражданских. Испанцы, которые в Бадахосе в основном на стороне врага, сами решат, как встретить победителей. Можно оставить двери открытыми и выпивку на столе, а можно не проявить радушия, и в таком случае… Солдаты поулыбались и вновь принялись точить семнадцатидюймовые штыки.

Через несколько секунд пополз слух, такой же уверенный, как и первый, тот, что обещал штурм, и этот новый слух, облетевший лагерь в мгновение ока, принес облегчение и растерянность. Все откладывается. Им подарили еще сутки жизни.

– Куда мы? – выкрикнул кто-то.

Все рассмеялись, позабыв про зловещее присутствие Хейксвилла.

– В Бадахос!

Завтра.

Глава двадцать третья

Внезапно оказалось, что все не так и плохо. Лицо майора Хогана, так долго нахмуренное от тревоги, разгладилось, у глаз появились веселые морщинки; он говорил торопливо, с надеждой в голосе. Двое верных законному правительству испанцев сумели выбраться из крепости, перелезли через стену над рекой и благополучно добрались до британского лагеря. Хоган тыкал пальцем в знакомую карту:

– Здесь, Ричард! Здесь завтра мы ее разрушим!

Палец указывал на куртину между двумя бастионами, в которых были пробиты бреши. Испанцы утверждали, что после предыдущих осад ее залатали кое-как и она рухнет от первых же выстрелов. Это означало новую брешь, проход, который французы не успеют как следует защитить.

Хоган стукнул кулаком по карте:

– Мы возьмем город!

– Значит, завтра.

– Завтра!

Шестого апреля рассвет выдался таким ясным, что, пока осадные батареи не открыли огонь, в крепости можно было разглядеть каждую крышу, церковь, башню и бастион, словно выгравированные на стекле. Вешнее утро, исполненное свежей, как первые зеленые ростки, надежды – надежды пробить третью брешь. Канониры лишь чуть-чуть изменили угол возвышения стволов, на несколько дюймов сдвинули лафеты, и прозвучали команды. Дым валил клубами, над озером громыхало, ядра ударяли в чиненую стену, артиллеристы как проклятые двигали пушки, заряжали, банили и вновь заряжали; вера в победу удесятеряла их силы. С южной стороны озера, где не было дыма, собрались инженеры: они смотрели на стену, но та по-прежнему стояла. Ядра выбивали сухую известку, превращали ее в облачка пыли, однако стена держалась все утро. Ядра били и били, и наконец усилия артиллеристов увенчались победой.

Кладка начала оседать – не по камешку, как у бастионов, а одним впечатляющим куском. Хоган запрыгал от радости: «Пошла!»

Тут видимость пропала вовсе. Пыль клубилась, как дым от взрыва; над водой прокатился грохот; орудийная прислуга до хрипоты орала «ура!». Пыль медленно осела, и все увидели на месте сплошной стены третью огромную брешь: шириной с предыдущие, но свежую, незащищенную, и приказ был отдан. Сегодня, джентльмены, сегодня, как стемнеет. В брешь – и ворота Испании достанутся Англии.

К вечеру натянуло облаков. Пушки продолжали палить, чтобы французы не могли работать в проломах. Канониры трудились в охотку. Их задача выполнена, сегодня последний день, двадцать второй день осады. Завтра уже не придется ворочать орудия и потеть под вражеским обстрелом. Бадахос падет. Саперы пересчитывали лестницы и мешки с сеном, складывали в кучу большие топоры, с которыми пойдут на приступ передовые войска, и мечтали об удобных городских постелях. Бадахос – их.

Пришел наконец приказ, всего из двадцати семи пунктов, и солдаты молча выслушали офицеров. Снова подточили штыки, проверили ружья и стали вслушиваться в глухой бой соборного колокола. Только стемнеет, и Бадахос – их.