Рота стрелка Шарпа

Капитан Роберт Ноулз, теперь офицер 3-й дивизии, смотрел на высокую цитадель с ее ястребиными гнездами. Третьей дивизии предстояло взять самые длинные лестницы, пересечь ручей и взобраться на цитадель. Никто не верил в успех эскалады, она должна была лишь отвлечь на себя расположенный в цитадели гарнизон, но солдаты Ноулза ухмылялись и клялись, что влезут на стену. Мы покажем им, сэр! И Ноулз знал, что они попытаются, и он сам тоже. Вот было бы замечательно первым добежать до дома с двумя апельсиновыми деревьями перед входом, найти Терезу и благополучно вручить ее вместе с ребенком Шарпу!

Ноулз вновь взглянул на громаду цитадели, на высокую отвесную стену, и про себя поклялся сражаться так, как сражался Шарп. К чертям ложную атаку! Они будут штурмовать по-настоящему.

Пятой дивизии, тоже с лестницами, надлежало взобраться на северо-восточный бастион, Сан-Висенте, который возвышался над медлительной рекой. Как и атака на цитадель, эта эскалада имела целью отвлечь на себя неприятельские войска, не допустить, чтобы их перебросили в юго-восточный угол, ведь именно там, через три бреши, Веллингтон намеревался совершить прорыв.

В настоящую атаку, на штурм этих проломов, пойдут 4-я и дивизия Легкой пехоты. Солдаты, глядя на облака, которые все плотней затягивали небо, думали о бурлящем людском месиве во рву, о сражении, которое предстоит, и знали: они победят. Пушки всё стреляли.

Шарп нашел кавалерийского оружейника, тот приложил палаш к точильному кругу, и полетели искры. Стрелок проверил штуцер и зарядил семистволку. Хотя приказ и запрещал ему спускаться в ров, Шарп решил на всякий случай приготовиться. Ему, единственному человеку, который побывал на уступе гласиса, поручили довести «Отчаянную надежду» до края рва напротив бастиона Санта-Мария. Шарп останется там, а «Надежда» ринется на штурм бастиона и новой бреши, в то время как Южный Эссекский полк и 4-я дивизия двинутся на Тринидад справа. Отведя «Надежду» ко рву, Шарп должен вернуться за другими батальонами, однако он, вопреки всему, надеялся так или иначе попасть в гущу сражения и добраться до своего ребенка.

Колокол пробил шесть, потом четверть, потом половину: солдаты выстроились перед городом. Ранцы оставили в лагере, с собой взяли лишь оружие и боеприпасы. Полковники провели смотр – не для того, чтобы проверить амуницию, но чтобы улыбнуться, сказать ободряющие слова: сегодня простой человек, презираемый солдат, впишет страницу в историю, и лучше, чтобы эта страница была славной.

Солнце садилось, напряжение росло, офицеры раздавали чарки с ромом и слушали старые шутки. В войсках ощущалась взаимная теплота, чувство локтя; офицеры, выходцы из хороших семей, и солдаты на время сблизились. Страх не щадит богатых, не пощадят и осажденные – сегодня во рву богатым и бедным друг без друга не обойтись. Жены прощались с мужьями и надеялись увидеть их завтра живыми, дети притихли, а в докторских палатках открывали аптекарские ящики и точили ланцеты. Пушки всё стреляли.

Семь. Оставалось полчаса, Шарп и другие проводники – все, кроме стрелка, саперы – подошли к своим батальонам. «Отчаянная надежда» дивизии легкой пехоты состояла из стрелков, которым хотелось заслужить нашивку с лавровым венком. Они улыбались Шарпу, перешучивались с ним. Стрелки желали, чтобы все скорее кончилось, и, как больной перед хирургической операцией, торопили роковой час. Двинуться должны в половине восьмого: к половине девятого все так или иначе решится. К десяти оставшиеся в живых упьются дармовым вином. Солдаты ждали, сидя на земле, зажав между коленями винтовки, и молились, чтобы время шло побыстрее. Пусть всё останется позади, пусть всё останется позади – и вот стемнело, пушки по-прежнему стреляли, а приказы всё не приходили.

Половина восьмого, а приказов так и нет. Штурм задерживался, и никто не знал почему. В темноте солдаты ерзали на своих местах, злились на штабных офицеров, ругали чертову армию и чертовых генералов, потому что в темноте французы наверняка набежали в бреши и готовят британцам западню!

Пушки, как и было условлено, перестали стрелять, а солдаты по-прежнему ждали, гадали, что делают французы. Пробило восемь, потом половину, и в темноте поскакали всадники. Солдаты окликали друг друга, спрашивали, какие новости. Приказов не было, зато хватало слухов. Потерялись лестницы. Потерялись мешки с сеном. Все ругали саперов, дурацкую армию, французов, которые наверняка не сидят сложа руки.

Девять часов, и в бреши враги готовят «теплую» встречу. Отложили бы уж, думал Шарп, оставили бы на завтра! Штурм должен начинаться сразу, как смолкнут пушки, едва начнет смеркаться, чтобы батальоны не заблудились на гласисе. Время по-прежнему уходило, войска по-прежнему ждали, а враг выигрывал бесценные минуты. Наконец что-то зашевелилось во тьме. Приказы! Штурм сегодня.