Под химическим элементом «висмут» тоже «скрывался» уран. Никого в ГДР это не обманывало, даже простых людей, не имевших отношения к СГАО «Висмут». Когда я работала на обогатительной фабрике в городе Цвиккау, среди сотрудников ходил такой рассказ. Из Москвы с каким-то заданием на урановую обогатительную фабрику приехал работник министерства, раньше не бывавший в ГДР, с делами СГАО «Висмут» знакомый только по документам и обученный соблюдать секретность. Он долго ездил по Цвиккау на легковой машине и сам и с помощью водителя-немца спрашивал прохожих, где здесь находится фабрика обогащения висмута. Все отвечали, что не знают. Наконец один прохожий с сожалением сказал: «Урановую обогатительную фабрику я знаю, а вот висмутовой не знаю».
Режим запрещал в те годы «нерабочие связи с немцами» – служебная формулировка. К таким связям относились любые отношения, выходившие за рамки того минимума, который был необходим для работы, если вообще работа требовала контактов. Например, в геофизической лаборатории работали, как я уже упоминала, только советские женщины и советские солдаты. Соответственно, контакты с немцами вообще не требовались. Исключение составляла работа заведующей, то есть моя. Очень редко мне нужно было вызвать и принять немца-электрика для починки или расширения электропроводки, маляра-немца для мелкого ремонта, сходить за чем-нибудь на склад, который обслуживался немцами, и т. п. С позиций режима я не должна была вести с пришедшим немцем никаких разговоров, кроме как по делу. К «нерабочим связям с немцами», конечно, относились и «нерабочие связи с немками» советских мужчин, что считалось почти преступлением. По-видимому, это приравнивалось к «потере бдительности перед агентом империализма» или, по меньшей мере, к попытке нарушить закон, запрещавший браки с иностранцами. При мне был один такой случай (о других я могла не знать), вполне невинный, но закончившийся печально. Это была сильная влюблённость советского солдата из батальона, приданного к объекту № 2, и немецкой девушки-парикмахера из нашей дамской парикмахерской. Девушку я видела часто, когда ходила причёсываться. Парня мне показали на улице. Оба были очень красивы. Когда стали известны их встречи, солдата куда-то отослали и, возможно, наказали, а девушка ходила заплаканная и скоро перестала работать в нашей парикмахерской.
Мой муж, будучи шахтным геофизиком, по работе был в тесном контакте с немецким персоналом своего участка: взрывники, забойщики, крепильщики и др. Русских обычно было, по крайней мере, двое. Во время работы иногда возникало дружеское мужское общение, разговор мог переходить на посторонние темы и шутки. Помню один рассказ мужа: «Мы (русские) между собой веселились: кого ни спросишь из немцев, кем он был во время войны, все отвечают, что шофёром, ремонтником, поваром, в общем, не на боевой должности. И только Руди, славный молодой парень, честно сказал, что был гранатомётчиком. Все, и русские, и немцы, весело и добродушно засмеялись».
Какое-то время в геофизической лаборатории работала немка-уборщица, потом отдел режима распорядился её то ли уволить, то ли перевести на другую работу. Уборкой стали заниматься наши солдаты. Уборка стала хуже, а «фрау» расстроилась и спросила меня, чем не устраивало качество ее работы. Я растерялась и не знала, что ответить. Инициатива отстранения от работы была не моя, а ссылаться на отдел режима я остереглась.
Мой отец со времён своей молодости был охотником-любителем, причём умелым и увлечённым. Охотился на дичь (птицу) и зайцев, всегда с собаками. Говорил, что когда работал в Дагестане, потратил много пороху, чтобы научиться стрелять «влёт». Его охотничьими собаками всегда были сеттеры и спаниели. Моё детство прошло рядом с собаками, я к ним привыкла и очень любила. И вот мой отец попросил меня привезти ему из ГДР спаниеля, если таковые имеются. Он говорил, что в Ленинграде в результате войны и голода не осталось породистых собак. Появляются единичные, привозимые из других мест, и не всегда хорошего качества. Муж расспросил немцев, с которыми был связан по работе, и узнал, что в Берлине есть питомник «Бэрбери» и в нём выводят спаниелей. Наше служебное положение было скромным, и мы не могли просить о поездке в Берлин, да ещё с целью, которой почти никто не понял бы и не одобрил, в особенности начальство. В результате какой-то знакомый мужу немец съездил на мотоцикле в Берлин, купил и привёз нам чёрненького щенка-спаниеля, «девочку» по имени Эши фон дер Бэрбери, то есть просто Эши. Спаниели – добрые весёлые собаки. Эши была чудесная. Мы с ней много гуляли пешком, а во время велосипедных прогулок она сидела в корзинке на багажнике.