Ровесники: сборник содружества писателей революции «Перевал». Сборник № 1

Вышел в хозяйскую половину.

— Всее, как есь, деревню запрудили. Несметно мужиков-то… и Семка с ими, — охала баба.

Последние слова как дернули Иванова и заставили его подтянуться. Мысль лихорадочно заработала, и по коже и кнутри побежали острые колючки, предвещавшие близкую опасность.

— Ты вот что, Прасковья Егоровна: чаем меня напой-ка пока.

— Давно готов самовар-от. И сала принесу — пожуешь маленько. Хто е знат. Как дала-то. Чо буот, чо буот?

И Иванов — как перед дорогой — основательно набузонился.

Солнце с красными веками и глазами выползло из-за согр. Заскрипело крыльцо. Властно зашаркали ноги.

— Идут…

И вместе с дядей Михайлом вошел человек с винтовкой. Кинул Иванову:

— Собирайся. В штаб тебя требуют.

По улице — человек с сотню, а то и больше — на конях. Кто с дробовиком, кто с топором, кто с вилами, у коих выломаны крайние зубья. Редкие с винтовками и шашками. Летают и орут:

— Долой камунистов!

— Да здрастват Совецка власть!

В окошках — выпученные глаза и серые лица баб и сплюснутые стеклами носы ребятишек.

А в штабе сидят два брата кожзаводчика из села в 60-ти верстах от Той — в рубахах, но важные и один в пиджаке — писарь, должно быть. Штаб в дому у Рублева. И Семен тут же подсевает. А губы у него в болячках, и немного присвистывает.

На столе — мясо жареное кусками в тарелках и самосядка мутная в графине и по столу в лужицах.

Штабные впились в вошедшего.

— Вот. Привел, — сказал мужик с винтовкой и опустился на скамью у двери. — Ну-ко… — закурить дай-ка.

— Как фамилия? — спросил в пиджаке и, подумав, добавил. — Ваша?

— Иванов.

— Откуда? Какое в Томске настроение масс? Что вы тут делаете? А изыскания-то эти кому пользу дадут? Коммунистам?

— Населению, конечно, вообще. Какая бы власть ни была. Просушатся болота — удобная земля получится.

— Коммунист?.. Вы-то партийный?

— Нет.

— Как же начальством служите?

— Как специалист.

— Врет он, господа-товарищи, вмешался Семен. — Он тут всех заверял: восстание, грит, от кулаков токо может поттить. Не вступайте, грит.

— Тэ-эк. Постой-ка… Жалашь нам послужить? — подвинулся к технику кожзаводчнк Гаврила Сапожков. — Нам, то-ись народу. В армею нашу встать?

— Народу я и так служу… А в армию вашу пойти не могу.

— Почему этта? Ну?

— Не могу, граждане, народ обманывать.

— Омманывать?! — удивился смелости техника Гаврила. — Стало мы, по-твоему, народ омманывам? А-а?

— Да вот вы, к примеру, за Советскую власть идете и против коммунистов. Несуразно…

— Э-э… сволочь, — оборвал Сапожков. — Ты, я вижу, в одну дудку с имя дудишь.

Он зарычал было и сжал кулаки, но Иванов слишком прямо и светло смотрел ему в глаза.

— Уведите в сарай эттого… к протчим…

Повел Иванова тот же с винтовкой, и Семен за ними вышел. А в сенцах развернулся и с размаху по скуле и глазу хватил техника. Глаз мигом побагровел и запух.

Взревел диким зверем Иванов, чует, что не будет ему пощады, что вот сейчас кончать его будут. И одна только режущая животная сила задвигала его мозгом, его мускулами: бороться, до конца бороться. Зубами рвать до последнего вздоха.

Обернулся с ревом и мигом сгребся за ствол и приклад изо всей силы рванул к себе. Лопнул ремень у антабки, и винтовка со свистом взлетела над Ивановым.

Одно мгновение это было.

Вместе с Семеном, обхватившим, как клещами, техника сзаду у пояса, соскользнул он по трем ступеням за порог во двор и тут тяжелым вихрем-вьюном завертелся. Не мог удержаться на нем Семен, проехался носками и коленками по земле и руки опустил, а в следующий момент череп его разлетелся от удара прикладом — остервенел Иванов.

С распухшим сизым глазом, со сшибленной на бок повязкой на лбу и в разорванной на пласты гимнастерке, плечистый и мычащий — был он страшен.

Кругом уже: из избы, с улицы, от ворот орали и сбегались мужики, и сопровождающий козлом прыгал около. От сарая, где караульный стоял, грохнул выстрел, и пуля ожгла-пробила плечо Иванову.

Толкнуло его. Сверлящий и сверкающий инстинкт подсказывал ему: вот как, вот как…

Может быть!

Кинулся он в задний двор, в калитку.

На огороды… через прясла-горотьбу… через речку Тою в вытоптанные скотом кусты, где не различить следов… И в ту сторону, откуда не ждут нападения бандиты, и посты не выставлены — в тайгу.

Колотящийся в теле ужас — быть растоптанным озверелой толпой — надбавлял силы и бегу. Как ветер свистевший, тут же рядом с ним несся Иванов саженными прыжками по воде. Сзади грохали, улюлюкали, топотали. Несколько дробинок на излете ущипнули ему спину.

Ага! Стихает барабанная дробь ног. Далеко, будто сзади крики…

Шагах в стах за речкой Тоей оглянулся Иванов.

Только один тоинский новобранец и тот, у которого он отнял винтовку, выбрались за ним на берег, подымаются. А вся толпа на том берегу осталась и разноголосит:

— Вали! Вали!

— Бросай, робя! Куды он денется?

— Сдохнет в тайге-то.

— Сам выйдет.

— А винтовка-то, винтовка-то с ем.

— Винтовку-то упер… ну-у!

— Ничо… с раной. Куды удет?

Многие уже ворочались улицей в деревню…

Приложился он и выстрелил. Мужичонка всплеснул руками и упал обратно навзничь в реку. А новобранец сразу прилип к земле и пополз, как змея, по обрыву назад.