Ровесники: сборник содружества писателей революции «Перевал». Сборник № 1

— Брешешь? Ну?.. Кого берешь?..

— Меня берут, — скромно сказал Андрей и, заметив хитрую ямку в щеке Басина, остряка, строго свел вместе густые брови. — Женюсь на Алакаевой, которую вы со мной встречали.

Никто не обронил озорного словца, только Лапин метнул из-под хилых усов:

— Хватил высоконько!..

— Ну, детки, я в голубую кровь не верю, — оборвал Андрей.

Израилевич, кривой, черный, один из тех, кого непременно били на погромах, изогнулся в вопросе:

— А что, буржуазная фамилия?.. Я спрашиваю, почему не на рабочей?.. Что?

— Умно выдумано — почему-потому, — засмеялся Андрей.

— В церкви будете окручиваться? Тебе можно, беспартийный.

— Нет. От церкви шарахаюсь.

— Ладно, спроси, братец, спервоначалу невесту.

— Не лезь… Я вас к себе не приглашаю на свадьбу. — Гвоздев пошевелил плечами. — Наше счастье, нам его и праздновать. Потом придете познакомиться.

— Ну, что ж, вали, брат, — протянул руку Басин, забегая вперед острой бородкой. — Вали да чтоб гладко! — Он засмеялся. — Жена — не мышь. Ее не выживешь.

Андрей рассеянно смотрел на них. Его большая фигура была действительно праздничной, размахнувшейся вширь от радости.

— На митинге были вчера?.. Нет?.. Ну-те, ребята. Я малость поговорил.

— Тебе ли молчать!.. Да о чем говорил-то?

— Я им сказал, что они все твердят — мы, мы, — забывая, как в нынешнем году интересы города и деревни сталкиваются. Мне крикнули: Вы, беспартийный, помалкивайте. — Недорого они за партийность спрашивают!.. Я и ответил: Нет, я не партийный, потому что я за партийный билет подороже думаю заплатить, чем вы, наличными. Наличными, говорю, пожалуйте, товар — самого себя выложьте и просите партийный билет. Они, братва, думают, что партия — это домашняя туфля, ковырнул ногой и надел, расположился! Нет, говорю, партия это сапог узкий, капризный, мозоли может натереть, лучше и не надевай, если боишься; партия, говорю я, это самого себя на левую сторону вывернуть, что люблю — разлюбить, что прятал — вынуть, и самое сердце свое наружу вывесить… Так-то я им и сказал, ребята…

— А они что?

— Взвыли… Прощай, чертяги…

Он помахал рукой и швырнул дверью, уходя.

— Надёжа-парень, — сказал Басин.

* * *

День свадьбы и переезда Андрея в квартиру Птиченьки приближался.

Она перестала ходить на службу, только не сняла своего черного вдовьего платья, — другого не было.

Кирик получал молоко и озорничал.

Вместе с успокоением к Екатерине Владимировне вернулись живость движений и стройный образ мышления.

Остро почувствовала она значительность момента, придя с Андреем в Клуб моряков.

В зале пахло машинным маслом, потом и елками.

Екатерина Владимировна села на стул, обвитый зеленью. Заиграли Интернационал.

— Встань, — сказал Андрей.

— И ты не выше этого? — удивилась она.

Он сжал ее локоть.

— Я выше, но есть другие. Встань, Кать.

Встала с гримаской.

…Сыпались частушки, топотала русская, звякали балалайки.

Шумом долетали все звуки до Екатерины Владимировны. Воспоминания, стертые мутными годами, зашелестели вновь… Собинов, Батистини, Гофман, Шаляпин…

Ей ли здесь восхищаться?..

Андрей тоже был спокоен. Домой пошли молча.

Подымаясь по лестнице, Андрей взвил Птиченьку на руки, внес, положил на диван…

Стянул шутливо ее ворот, пощекотал за ухом и ушел.

Из-за двери, пока Птиченька спускала крюк, позвал:

— Кать!

— Ну? Забыл что-нибудь?..

— Нет, — повидимому, приложил губы к дверям. — Ты, Птиченька, не думай… Мне без тебя солоно приходится.

И побежал вниз, растревожив лестницу.

Птиченька стояла в темноте. Сомненья полегли на земь, и огоньки хмельные плясали в глазах.

* * *

Подвалил март.

По сквозному снегу Андрей, Птиченька и свидетели пошли в комиссариат.

Потому ли, что лестница, по русскому обычаю, стелилась пылью; оттого ли, что хор не грянул песнью и не белелось платье, но Птиченька приняла бракосочетание, как обман.

Гвоздев заметил ее тревогу. Понял, что она искала таинства. Но таинства не было ни в кодексах Р. С. Ф. С. Р., ни в самом Андрее.

— Именем Р. С. Ф. С. Р. объявляю вас мужем и женою… Поздравляю вас.

Екатерина Владимировна оглянулась: кому предназначалось поздравленье?.. Повертела кольцо, не червонное, сравнила его с другим, в прошлом, и омрачилась.

Андрей шепнул:

— Люблю.

Ее ослепили эти слова. Нашлась ускользнувшая радость.

Андрей в толстовке высился перед ней. Это был муж.

— Наше — вам, — сказал Басин и загородил новобрачных газетой. — Загородочка, для целующихся…

Андрей засмеялся и поцеловал жену в шею. Она всколыхнулась.

Сели в типографский автомобиль, довезли свидетелей до их квартир, повернули домой.

Кирик был отослан к знакомым.

Предстоял вечер, ночь, вся жизнь, кажущаяся изломанной таинственными углами, линией.

В эту ночь не было ни Екатерины Алакаевой, ни Андрея Гвоздева.

Извечная радость страсти спаяла воедино и уронила в небытие.

* * *

Дни… С утра скрежет щепок под ножом, тяжкое круглое колыханье воды в ведре.

Прогулка с Кириком по дремлющим улицам, встречи с желто-высохшими людьми, запах селедок в одервенелых руках.

Возвращенье домой, задорный треск разгорающихся дров, начинающая дышать плита.

Противно суслится под рукою белое сало и приятно холодит картофель.