Ровесники: сборник содружества писателей революции «Перевал». Сборник № 1

Тронулась телега, заохала, закряхтела. Молчаливо правил лошадью Мартын, молчаливо сидел сбоку его родной сын. А через полчаса показались верхушки двух куродоевских церквей. Самого города не было видно, — он спрятался на дне оврага.

III.

В четыре часа Ольга Ивановна кончает уроки. Школа внизу оврага, на Октябрьской, а живет учительница у прежней дьячихи Федосеевны. У этой соломенной вдовушки муж сбросил подрясник и сбежал куда-то в хлебные края. Федосеевна стала по мелочам торговать семячками, яблоками, нитками и гребешками.

Все вечера Ольги Ивановны похожи один на другой как две капли воды. За этот год, похороненный в куродоевском овраге, она узнала, в чем премудрость здешнего бытия. Все оказалось очень просто, убийственно просто. И недаром Федосеевна со своим вечно желтым лимонным лицом постоянно говорит Ольге одно и то же:

— Чего ждешь? Чего фыркаешь? Вон, слыхала, еще один из продкома женится? У-y, глупая!

Ольга Ивановна живет бедно. До того бедно, что готова иногда расплакаться от обиды. И как не сердиться, когда вместо денег ей выдают кислой капусты и овсяной муки. Вместе с другими шкрабами, издерганными, оборванными, — она получает натурплату, волнуется и кричит в прихожей наробраза:

— Подайте сюда Ивана Гавриловича. Какое безобразие!

Но это только на минуту. Заведующего наробразом, Ивана Гавриловича, конечно, нигде не сыщешь. Дома Ольга Ивановна забывает обиду и со спокойным видом просит у Федосеевны совета насчет приправы к селянке. В конце концов капуста жарится в собственном соку, и Ольга Ивановна весело сообщает хозяйке, что если бы с луком — то великолепно.

В сущности, вся обстановка вокруг Ольги Ивановны загромождена куродоевскими мелочами и сплетнями. Оттого она никак не врастет в здешнюю почву. Вон, Иван Мартыныч — тот не такой. Спросит она его при встрече:

— Иван Мартыныч, не тянет тебя на старое место?

А он ей в ответ:

— Что ж, Ивановна, знаешь поговорку: не место человека святит.

— Все-таки… Скучно. Вот если бы в Москву!

Встанет по-утру Ольга Ивановна, и опять то же самое:

— Эх, кабы в Москву!

Ребят ли учит, пойдет ли на прогулку за город, и опять защемит тоска.

— Неужто здесь и умереть придется?

Сроду не бывала в Москве Ольга Ивановна, только на картинах видала ее, но думала о ней много, много. Тянет ее туда, к новым огонькам, а вырваться из Куродоева сил не хватает. Куда ей одной? Все равно, что птице без крыльев; не улетишь далеко.

Добилась Ольга Ивановна, чтоб приносил Мартын Петрович московские газеты. Все равно, зря валяются в исполкоме. Зайдет она к нему в маленький домик, увидит, в каком беспорядке живет исполкомщик, приберет немножко в комнате и скажет:

— Дай-ка почитаю, Мартын Петрович!

А что ему в этом чтении? Рад бы он не только слушать Ольгу Ивановну, а и сойтись с нею прямо на всю жизнь. Да уж очень не подходящая пара. У него, Мартына Петровича, характер тяжелый, человек он хозяйственный, неподвижный, а барышня — как ее понять без ошибки? — все-таки вертунья.

В последние дни перед приездом сына Мартын Петрович особенно был чем-то недоволен. Как будто что-то нехорошее предчувствовалось в воздухе. Расхаживал Мартын Петрович по грязной неубранной комнате, заваленной конской сбруей, мешками картофеля, с нависшей по стенам паутиной, ходил из угла в угол и бормотал себе под нос:

«А я тут при чем? Я-то тут при чем? Это, брат, тебе не Москва! Это тебе не Москва, чорт возьми, соответственно!..»

Так было до самого прибытия Демы.

О его приезде Ольга Ивановна узнала накануне. Она ждала встречи с Демой без особых надежд и упований, но в самый последний момент не выдержала, и во время урока в школе была рассеянной, невнимательной.

«Когда-то что-то было между нами. А теперь?..»

* * *

День, другой, третий.

С утра до ухода на службу в земотдел начинал ходить Мартын Петрович вокруг домика тяжелыми стерегущими шагами. Посмотрит на телегу — не стащили ли за ночь колеса? Ощупает борону, — все ли зубья целы? «А ему и заботушки мало, ох-х»…

Поглядит исполкомщик в подслеповатые окна, за которыми спит Дема, поглядит и пойдет дальше.

Маленький домик затаил в себе что-то загадочное, неразрешимое. Живут в нем отец с сыном, живут оба близкие и оба далекие.

А в городишке своя немудрящая жизнь, веками созданная, текла мутным ручейком на дне оврага. Распахали куродоевцы городской пустырь и туда по утрам ездили на пашню. Ездили все: исполкомщики, советские работники, мещане. Туда же тянулся и соборный протоиерей, и учитель из Москвы, и торговец бакалейщик. У Мартына тоже двенадцать грядок картошки, уголок проса и еще приготовлено место для рассады.

Нудно и сонно жили куродоевцы. За все время только одно событие, смешное и печальное, приключилось в городке.

Было это совсем недавно. От председателя исполкома, мрачного, угрюмого человека, до последнего мальчишки, игравшего в бабки на просторной Октябрьской, все узнали небывалую новость: приехал в город губернский ревизор.

И утром возле заборов, и за углами серых кривых домишек, шептались встречные:

— Приехал… А строгий, говорят, какой, ой-ой-ой!