Ровесники: сборник содружества писателей революции «Перевал». Сборник № 3

Трескотня ближе и ближе. Бандиты повалили кучей: кто по реке, кто по кустарникам. Тут уж Гурда натешился. Испуганные люди метались. А трескотня ближе. Над Гурдой свистят пули. Не поймешь, чьи. Теперь не было ожиданья. Наоборот, часы стали, как минуты. Наконец, Гурда вложил последнюю обойму и пополз отступать. За ним разведчики. Бандиты осмелели. Поняли, что стрелявших мало. Стали делать перебежки и гнать Гурду в лес, где было болото. Отступали недолго. Вскоре один разведчик провалился, и на том месте, куда он ступил, была круглая дыра во льду, а из нее подымалась пузырями вода. Разведчик же так и сгинул. Гурда сразу понял, что конец. Сзади болото. Спереди наступающие бандиты. Лег и стал целить в перебегающих. Выстрел, — и нет одного. Другой выстрел, — нет другого. То же самое делал и разведчик. Должно быть, оба молчаливо решили не сдаться живыми, а в случае чего — утонуть в болоте. Но вот откуда-то сбоку затявкал пулемет, и сноп пуль пролетел над головой Гурды. Бандиты остановились. Вдруг в промежуток между деревьев Гурда увидел красноармейский шлем. Обрадовался. — Пришли, не опоздали… И выпустил последние три патрона. Бандиты начали отступать. Потом побежали.

Скоро бой кончился. Свистуновской банды уже не было. Кто лежал в кустарнике, кто потонул в речонке, кто убежал, а кто и в плен попал.

Среди пленных был раненый в ногу Свистунов. Он сидел на сваленном дереве и озирался исподлобья. Гурда вылез из засады и пошел к своим. Его встретили криками:

— Товарищ Гурда! Жив! Уррра! Советская власть взяла!

Но первым вопросом Гурды было.

— А Свистунова поймали?

— Конешно, вон на дереве сидит.

Гурда посмотрел и пренебрежительно сказал:

— Такой-то плевок да еще бандитским главарем назывался.

Подошел и молча ударил Свистунова по щеке, от чего голова у того мотнулась в сторону.

Красноармейцы, немного отдохнув, повели пленных в Среднино, а Гурда с разведчиками дальше, в лес, к бандитскому логову. Дойдя до поляны, они нашли там разбросанную солому, потухающие костры да покинутые шалаши и землянки. Никого не было. Только в стороне на нижней ветке сосны крутился то в одну, то в другую сторону повешенный, изуродованное лицо которого с вытаращенными глазами и распухшим высунутым синим языком было страшно до ужаса. И лишь по одежде Гурда узнал в повешенном Андрюшку Сатану.

Анатолий Дьяконов.

Татьяна Игумнова Ледоход

Рассказ

При повороте на реку ветер сорвал красный платок с Фросиной головы и облепил им Андрею лицо.

Оба рассмеялись дружно. Вот ладно вышло. Не будь Андрея, занесло бы платок ветром, — поминай, как звали.

Туго затянула платок Фрося — теперь не скинет. А смеяться все же хочется. Щекочет лицо вешний ветер, тешит сердце ветер весенний.

Вот только Иван мешает. Идет он не в шаг с Фросей и Андреем, не сбоку и не сзади. Не оглянулся даже на смех Фроси: дикий, неразговорчивый, оброс бородою — людей стыдно.

Андрей — дело другое: весь весенний, в блестящей кожаной куртке, ремешки на фуражке — шоффер он, молодой, весельчак.

Смеется Фрося навстречу ветру. Видит — шевелит губами Андрей: говорит значит, а за ветром не слышно — смешно.

Взглядом спеца оглядел Иван реку. Работать можно еще.

Шумит сильно, — у моста о камни бьет. Но у берега тихо. Припоздал ледоход. По середке река без единой льдинки, свободная, как в летнюю пору, а по бокам незыблемы льды стоят, вода только в проруби смотрит.

Переложил Иван удочку с одного плеча на другое — ведерко за спиной болтается — приподнял картуз, тут уж ему не по пути с ними.

Прощально трепещут платочные углышки — крылышки красные бьются по ветру: эх, улететь бы!

— Скоро придешь? Я хлебы нынче пеку: обеда не вынесу.

— Ладно, я к куму зайду. Счастливо.

— Успеха вам пожелаю!

Вскинул Андрей руку вверх к ремешку на фуражке.

И не хочет, а глядит Иван на него, — ишь, крепкий, рослый, не ему, Ивану, чета. Блестит куртка на солнце, лицо ей под-стать, лоснится.

Круто поворотился Иван, идет вниз, не оглядываясь, — сверху доносится заливчатый смех Фроси. Спустившись к самой реке, оборачивается все же глянуть, как идет она там, наверху. Ух, наливная! Идет, как на шинах качается. С силой втягивает речной ветер Иван. Сладостно-гнилостным он пахнет духом. Каждому человеку особый запах приятен. Кому запах бензина, кому — чернозема. Всякое ремесло свой запах имеет. Нет для Ивана радостней запаха ветра речного. Любимую льдину свою остроносую — вдоль берега протянулась, спаяна с ним — выбирает Иван. В середине ее — прорубь — окошко в подводное царство. Тоненьким слоем прозрачного льда подернулась за ночь. Усмехнулся про себя: загородилось рыбье от него, занавески задернуло. Сачком пробил хрупкий стеклянный ледок: тихая глянула вода.