Читаем Ровесники: сборник содружества писателей революции «Перевал». Сборник № 3 полностью

Увидали ребята Ивана, налетели, окружили, мошкарой вьются вокруг.

— Дядя Иван! Вот тебе, на! Ключ Фрося оставила. Она с Андреем на моторе катается.

Закатилось солнышко за церквами. Серая перед ним лужа лежит.

Схватил Иван ведерко и шваркнул в дужу сразмаху. Блеснули рыбы хвостами, плюхнулись в воду. Так-то! Пусть ловит, кто хочет!

* * *

Только что выставили балкон в квартире полковницы — настеж раскрыли. Сквозняком ходит ветер по комнате, пальмы в кадках колышет, выгоняет долой зимние запахи.

Вне себя мечется от кухни к балкону Елеконида Григорьевна в новом капоте, японском — по лиловому полю серые цапли, что делать, не знает.

Подумать только! Алексашеньке пора на вокзал, а Андрея с мотором следа нет! Погиб Кисловодск, литеры все… Никакого сознания долга у этих людей.

В новом, в шотландскую клетку пальто, в кепке такой же, стоит Александр Степанович перед зеркалом — готов. Совсем англичанин! Наконец-то похож: и пенснэ, и рыжие брови, и главное — этот новый костюм. Мечта затаенная у Александра Степановича — походить на британца. Теперь вот надо выработать еще хладнокровие. Медленно повернулся он на носках к Елекониде Григорьевне, взглянул на часы (ой, ой, батюшки!) и спокойно сказал:

— Не беспокойтесь, тетя, мотор прибудет.

Кружит ветер по балкону полковницу, седоватые букли дыбом вздымает.

Эгоисты, в сущности, люди. Никому до другого дела нет. Вон и Вовка там тоже со сворой своей, совсем уличным стал.

— Вовка, послушай, брат уезжает, а ты!.. Беги, разыщи тотчас Андрея, чтобы сию же минуту подал мотор.

Досыта наигрались ребята в морскую войну — будя уже. Холодает. Разлимонились бумажные корабли, мокрыми тряпками по лужам осели.

Стоит Вовка на столбике, руки в карманах, матросская шапка на одном ухе висит — удаль! Будто не слышит, что тетка зовет. — Ну ее там, надоела.

Командует Вовка — торжество в голосе:

— Флотилию на берег, сдать на ремонт, расчет завтра!

Засуетились ребята, расхватали моченые лодки, в карманы потискали — ждут дальнейших приказов.

— Изволь тотчас же бросить игру! Завтра целый день на замке посидишь.

Разом сдуло командира со столбика. Видит, из себя вышла тетка. Вот-вот взвихрятся серые цапли, налетят, задолбят желтыми клювами, — не снести тогда ему головы.

Дребезжат, звенят, бьются — хруст-хруст — пленки стеклянные. Смеются в свете балконном, задорно сверкают глаза Вовкины, синие — лужицы ручьевые.

Знает секрет он — не выдаст. Знает, куда девался с мотором Андрей — не скажет. Брат и на трамвае проедет — не страшно, успеет. И тут же разом — бряк, что в голову прыгнуло — авось, грозу пронесет.

— Андрей по делу уехал. Его сам Шелахович послал.

— Как Шелахович? Сам Шелахович!

Ликует, смеется детское сердце, как ласточка в воздушной глуби. Поверили долгоносые цапли, низко пригнулись, реверанс хотят сделать.

— Как, Шелахович?

Стоит Александр Степанович на пороге. Приступ волнения борется в нем с хладнокровием британца.

Широким крестом осеняет тетка Александра Степановича — пусть хранит его дева пречистая, — целует три раза.

— Ну, с богом теперь, Алексашенька, поспеши на трамвай. Трамвай скорей, чем извозчик.

* * *

Свистит, шумит, кричит ветер в уши машине. Скачут дутые шины, режут лужи в куски.

— Потише ты! Боюсь я! Что ты, Андрюша, сбавь ходу!

— А ты не гляди…

Играет сердце в Андрее — во весь дух машину пустил: в его руках — знает.

Гладкая дорога мчится навстречу, пустая: шоссе. По улицам так не проедешь. Только лужи вот: пш-ш! — обдают дождем, — жмурься.

Крепко-накрепко сжала Фрося глаза, не смеет открыть. Не поймешь, что за шум — хлещет ветер, как парус платком, а сама, как подбитая птица, с одной стороны на другую: бух-бух.

Вздрогнула вдруг, накренилась, круто свернула машина и пошла легким ходом под гору. Оглянулся Андрей, осторожно машину ведет, с тормозом.

— Глянь-кось, не бойся, картину-то! А!

Глянула Фрося, — река. Вся, как колотым сахаром, засыпана льдом, — тронулась. Вода меж льдин — не вода — черное пиво… Вздулась высоко, к ногам подошла, брыжжет пеной хмельной, голову кружит.

А может быть, от тряски это, — укатала машина?

Скачет мимо река — бешеный конь. Оседлал ее лед, распластался по ней, не уйдет без него: взнуздал.

Несется река, закусив удила, гривой машет косматой, знает: не долга льдовая ноша.

Кувыркнулись, сверкнули в небе льдинки прозрачные, вот-вот стают — весна! Зашумела, зафыркала, поворотилась машина: путь дальний еще — сладко! Заухало попрежнему Фросино сердце — будь, что будет — ну, что ж: всякому свое право на радость положено. Зерну каждому — своя борозда. Окреп к ночи ветер надречный, хмельной в силе своей, грозный ведет ледоход.


Татьяна Игумнова

Марианна Яхонтова

«Декабристы»

ДРАМА В ПЯТИ ДЕЙСТВИЯХ

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Сергей Иванович Муравьев-Апостол — подполковник.

Матвей — его брат.

Павел Иванович Пестель — полковник.

Михаил Павлович Бестужев-Рюмин — поручик.

Иван Иванович Сухинов — поручик.

Анастасий Дмитриевич Кузьмин — поручик.

Перейти на страницу:

Все книги серии Перевал

Похожие книги

Рубаи
Рубаи

Имя персидского поэта и мыслителя XII века Омара Хайяма хорошо известно каждому. Его четверостишия – рубаи – занимают особое место в сокровищнице мировой культуры. Их цитируют все, кто любит слово: от тамады на пышной свадьбе до умудренного жизнью отшельника-писателя. На протяжении многих столетий рубаи привлекают ценителей прекрасного своей драгоценной словесной огранкой. В безукоризненном четверостишии Хайяма умещается весь жизненный опыт человека: это и веселый спор с Судьбой, и печальные беседы с Вечностью. Хайям сделал жанр рубаи широко известным, довел эту поэтическую форму до совершенства и оставил потомкам вечное послание, проникнутое редкостной свободой духа.

Дмитрий Бекетов , Мехсети Гянджеви , Омар Хайям , Эмир Эмиров

Поэзия / Поэзия Востока / Древневосточная литература / Стихи и поэзия / Древние книги