Ровесники: сборник содружества писателей революции «Перевал». Сборник № 3

Сергей Муравьев. Нет, я знаю Буслаева. Его можно уверить, что это была шутка. Я или Миша возьмем на себя это. Не отчаивайтесь, Анастасий Дмитриевич. Будьте сдержаннее в следующий раз. Человеческая жизнь слишком дорога, чтоб рисковать напрасно.

Пестель. Она ничего не стоит. Придет минута, когда вы не только поймете это, но докажете своей рукой.

Кн. Трубецкой. Мы не найдем общего языка, господа.

Сергей Муравьев. Как вы боитесь ответственности, князь, даже за себя; а если придется взять ее за других?

Кн. Трубецкой. Да помилуйте, Сергей Иванович. Истребление всей царской фамилии, значит и детей и женщин. Хладнокровное убийство ни в чем неповинного человека. Мы не пойдем на это.

Кузьмин. Ну, и не надо, обойдемся и без вас.

Сухинов. Страшновато, ваше сиятельство, что и говорить. Не лучше ли подождать., пока царь сам даст республику, а помещики подарят крестьянам землю. Добродетель — дело великое, да и всем было бы спокойнее.

Кн. Трубецкой. Я нахожу излишней вашу иронию, сударь. Вы видели только сейчас, к чему приводит революционное рвение, и если на нас донесут…

Сухинов. Я также вижу, к чему ведет ваша добродетель. Вы хотите ехать на плечах мужика, а потом сказать: ведь ты добился вольности, голубчик, так и подыхай на свободе. Кукиш тебе вместо земли.

Кн. Трубецкой. Вы грубы.

Сухинов. В пансионах не обучался, ваше сиятельство. Потому, верно, и вижу, что за мыслями высокими весьма невысокие прячутся.

Кн. Трубецкой. Господа, при таких условиях я отказываюсь от переговоров.

Пестель. Я этого не думаю, князь. Мы говорили не с Трубецким, а с представителем Северного Общества. Но грубость не есть признак демократии, Сухинов, и потому умерьте ваш революционный гнев. Революция только выиграет от этого.

(Входит Степан.)

Степан. Ваше высокоблагородие, словно кто-то у плотины шмыгнул. Камешки в воде забулькали. Обошел — никого нету. Как прикажете?

Пестель. Агент генерала Рота.

Сергей Муравьев. Вы думаете — Бошняк?

Бестужев. Пойдемте, посмотрим.

(Бестужев, Сухинов, Кузьмин и Степан уходят.)

Матвей Муравьев. Скверно.

Кн. Трубецкой. Не бросить ли бумаги в реку?

Пестель. Мельница еще не горит.

Кн. Трубецкой. Эти прапорщики только губят все дело. Зачем вы принимаете их в общество?

Кн. Волконский. Армия состоит не из одних генералов, князь.

Бестужев (в окно). Никого нет, господа. Это, верно, кошка пробежала по плотине. В такую ночь зеленую, прозрачную немудрено свалиться в мечтах в реку. Но надо зарыть бумаги. Степан принес их и лопаты. Вы идите, господа, а мы с Кузьминым и Сухиновым скроем ваши мысли, Пестель, пока не придет время показать их миру. Ваша «Русская Правда» вся здесь. Отлично.

Кн. Трубецкой. Да, пора. Может быть, Юшневский…

(Кн. Трубецкой, кн. Волконский, Матвей Муравьев и др. уходят. Бестужев, Сухинов и Кузьмин берут ящик и лопаты и выходят за ними.)

Пестель. Однако он неподатлив. Страх и слабых людей делает сильными.

Сергей Муравьев. А, между тем, он не трус. Я помню его в сражении под Бородиным и под Лейпцигом. Впрочем, солдат и заговорщик — не одно и то же.

Пестель. Итак, мы не встретимся с вами больше до начала действия. Победа или поражение, Александр или мы. В России становится тесно.

(Пестель и Сергей Муравьев уходят. Входит Шервуд и осматривает стол и скамью.)

Шервуд. Ничего… а… были. Она. Записочка беленькая. Сейчас заговорит и расскажет. (Подходит к свече, читает.)

О, младость горькая и сень
Забытая могилы,
Златые кудри, словно день,
И голос, сердцу милый…

Чорт! Чорт! Почерк женский, и бумага надушена. Идиот. Дурак. Вот ей. Вот!

(Рвет записку. Слышатся шаги. Шервуд быстро подходит к скамье, на которой лежат инструменты. Входит Сергей Муравьев.)

Сергей Муравьев. Шервуд?.. Луной любуетесь, Иван Эдуардович?

Шервуд. Люблю натуру, г-н подполковник. Но нет, не луна, инструменты здесь, напилок понадобился и отвертка-с.

Сергей Муравьев(медленно). Жаль, я не встретил вас дорогой.

Шервуд. Я с пасеки шел, г-н подполковник. Старик просил крест починить. А инструменты все здесь. Никак не найду напилочка.