Ровесники: сборник содружества писателей революции «Перевал». Сборник № 3

Теща бедрами вильнула к печке, посудой загремела, а Курын за разговором второй стакан закинул в утробу. Заело у Васьки под-ложечкой:

— Слышь, Курын носатый, давай в карты помечем?

— А че, косматый, ставишь на-кон?

Васька шапку на стол:

— Мечи банку!

— Сколь в ей?

— Пяток бутылок… Теща, дай колоду…

Теща выбросила карты, как застарелые гречневые блины. Васька держит банку, Курын по бутылочке сбивает с шапки:

— Мотри, Васька, три осталось!

— Помолчи-ка еще немного… налей-ка из своей…

Курын благословил Ваську стаканом:

— Глони-ка, расправь в нутре-то…

Сплюнул Васька и мечет дальше. Высохла шапка, — вся к Курыну перелилась. Упрел Васька:

— Своло-очь ты… поставь с выгрышу…

Курын поставит, — что ему? Вылакали бутылку, — Васька за свое:

— Давай ещо?

— Чаво ставишь?

— Шубу!

— Сколь в ей?

Усохла и шуба. Курын влез в поповскую шубу, пополз на-карачках, вспахал носом грязные половицы, ибо, пока усыхала Васькина шуба, шапка перешла во владение Тещи за четыре бутылки. Потому изба Тещи залилась в угарном весельи, и потому еще, что пришли парни промочить горло и нашли Ваську в положении риз. Парни хлебнули у Тещи на гривенник, заломались на рубль. Ударила гармоника саратовская с колокольцами, переборы соловьиные, плясовые. Курын навыворот напялил поповскую шубу, зашлепал лаптями по соплям половиц. Васька подобрал рясу, как бабы заголяют юбки, расписал вензеля. Один парнюга с размаха вскочил на Ваську верхом вцепился в патлатую гриву:

— И-и-го-го-го!

Васька бородой трясет, топчется и рвется, как конь не объезженный:

— Бро-ось, своло-очь, чево еще балуешь, ну-у, удди…

Бросили, сгрудились к столу:

— Васька, в карты?

Васька отдувается, фыркает:

— В долг играю?

— Не отдашь, сволочь! Ставь дочку на-кон!

— Кто их, кобыл, возьмет? В их в каждой по пять пудов да с гирькой без ушков, да еще по два кирпича… Щитай!

— Хо-хо-хо!

— Га-га-га!

Парни выпили, Ваське поднесли. Возрадовалась и возликовала душа:

— Играй песни, сволочи!

Бас у Васьки, что колокол соборный, городской. Теща умасливает:

— Шел бы ты, батюшка, домой, спать бы тебе с богом Васька в раж:

Ни разу с богом не спал, Теща, — с богородицами, действительно, приходилось!

Сейчас лопнет со-смеху изба у Тещи!

— Как я без шубы пойду? Курын, дай шубу до дому дойти!

Курын в конец рассопливился, раскорячился в шубе навыворот:

— Ы ык… зачем ты, ма-ать ма-а-а-я… мать-перемать… Молчи, косматый, вишь, песни играю…

— Шубу дай до дому!

— Врешь, не отдашь, я те, косматый черт, знаю…

— Отдам, лопни глазыньки!

— Врешь… возьми вон у Тещи чапан…

— Чтоб я в чапане ходил? Сука ты, пойду так… Набрызгай стакашку на дорогу…

Набрызгали. Васька хлобыснул огонек в утробу и вывалился во двор.

Уже вечер зализал поля и избенки села Шлеп-Помет. Звезды табуном высыпали, хохотали до упаду. Избенки покривились, животики со-смеху надорвали, попритихли с уморышки.

А Васька Смирнов, подобрав рясу, сыпал по улице, по кособокой дороге через овраг к церкви у яра. Размотал на морозе гриву и бороду, запыхался, как конь необъезженный. А дома ждала попадья, длинная, как журавль колодезный, и две дочки, каждая по пять пудов с гирькой без ушков да по два кирпича…

2. «Со святыми упокой — человек-то был какой»

У Тещи режутся в двадцать одно. Пухлые карты туго отлипают от колоды. Только и слышно:

— По банку!

— Семнадцать!

— Двадцать!

— Есть, срезал!

— Теща, выставь-ка бутылочку.

— Всю б уж четвертуху, — горловину саднит чегой-то… Васька Смирнов не иначе здесь. Без Васьки карта не в масть ложится, карта чижолая, и вся игра не всласть. У Васьки борода патриархов библейских развеялась по столу, горловина то-и-дело прополаскивается самогоном, и гудит бас колоколом соборным, городским:

— Ты че, сволочь, ночуешь у меня? Подкупи еще… Тьфу!

— Перебор.

Васька-картежник известен на всю округу, и без карты Васька жить никак не в силах. В дни парные, весенние, на закваске ржаной, когда Васька выезжает на пашню, все картежники, приложив руку козырьком, глядят по вспаренным буграм, — не видать ли где знака Васьки Смирнова: ибо Васька, выехав в поле, сбрасывает рясу и, оставшись в полосатых сподниках, поднимает оглоблю, на оглоблю портянку, — это и есть Васькин знак, — приди, мол, которые желающие, и срежемся. И тогда с далеких черных пашен верхами стекаются картежники к Васькиной портянке. Пашня — дело пустяков: полежит, не убежит. И режутся в двадцать одно за-темно, потому таков обычай Васькин.

— Двадцать одно!

— Бери!

— Взял, стучу!

А по селу Шлеп-Помет давно ищет Ваську мужик из соседней деревни, прихода Васькиного. Выспрашивал на улице:

— Иде ж теперь будет батюшка?

— Да ты у Тещи был?

— И-их ты, назола, вот и запамятовал… До нее надо доехать… Но, карий, гляди…

— Не иначе у Тещи, бесперечь там с утра…

Карий дотянул до Тещи, и мужик, обсасывая сосульки, нашел Ваську в жаркой схватке.

— К твоей милости, батюшка.

— Бреши больше, батюшки-матушки. Чего тебе?

— Да вишь — Андрей у нас помер… Сторож-то лесной, чай, знаешь?

— Эх, что-об тебе… Каток, што ль?

— Каток и есть.

— Ишь, его ни ко времени черти взяли, жалость какая. Ты подожди, вот подержу банку… Миром, што ль, хоронить-то будете?

— Миром, батюшка.