Ровесники: сборник содружества писателей революции «Перевал». Сборник № 3

Совершенно очевидно, что такая расправа имеет только одно очевидное нам основание. Тем более, что ни один из товарищей, снятых с работы, никаких объяснений, несмотря на все старания, не получил.

И совершенно очевидно, что на примере этого захолустья: мы имеем все данные, чтобы поднять голову. Надо сказать, что на этот раз знаменитый город Клюква превзошел самого себя. Мы знаем десятки примеров, иллюстрирующих положение нашего молодого писателя, рабкора и селькора, лицом к лицу стоящего с провинциальным мракобесием застойной рутины, чиновничества и невежества. Но этот случай пройти бесследно не должен и не может. Борясь с «напостовщиной» культурной и организованной, мы должны обратить полное внимание на другую «напостовщину», вырастающую вокруг миргородской лужи и в канцеляриях города Клюквы.

Иначе проклятая Клюква задавит своим свиным рылом не одно молодое дарование, не одно свежее начинание молодых рабоче-крестьянских писателей, создающих свою художественно-культурную среду и оформляющих читательскую массу, разбросанную в глухой мгле провинциальной клюквинско-российской действительности.

Ник. Зарудин

Л. Бариль Заметки о комсомольской литературе [2]

(ИЗ КОМСОМОЛЬСКОГО БЛОКНОТА)

В последнее время наметился некоторый сдвиг в партийно-коммунистических кругах по отношению к литературе. После литературного совещания, состоявшегося весною при ЦКРКП, было прорублено молчание, узаконенное общим безучастным отношением к писателю. Это молчание давало себя знать и у нас в комсомоле. Давало себя чувствовать в двойной, увеличительной дозе. Если кое-где и говорили о пролетарском писателе, о попутчике, то о комсомольском писателе — никто не говорил. Все хранили молчание. И лучше всего хранила молчание сама комсомолия. Ныне оно заменено шумно-бестолковыми разговорами, не выходящими из пределов кавалерийских наскоков. В другом случае индиферентное и безразличное отношение принимало форму узкого практицизма. Есть у нас и такие. Им, видите ли, этим молодым комсомольским купцам купеческое достоинство не позволяет променивать Нижегородскую ярмарку на какую-то полу-ощутимую поэзию. А в толстых журналах, не уставая, скрипят перья журналистов.

Сегодня новость — ругают Пильняка, завтра Тихонова, послезавтра Сейфуллину. Спорят по всем правилам, приличествующим спору. Спорят умно, долго и непонятно. Мало пользы от этих споров. Теоретизирование, доктринерство затемняет живые факты.

Из-за умело подобранной цитаты Маркса, Ленина, Плеханова не видать литературной улицы с ее интересами, не видать писателя, живого художника.

И впрямь, как будто сказано народной пословицей к литературе о живом человеке — «днем с огнем не сыщешь». Наша критика не имеет того, что было у Чернышевского, у Белинского, у лучших представителей классической русской критики внутреннего срастания с художником. Подходы внешние, а не изнутри.

Говорят об историческом усвоении молодым писателем Октября и пропускают мимо быт писателя, его жизнь, как в плоти художника осуществляется то, о чем говорят критики. Без плоти наша критика. Оттого она не замечает живой литературной улицы. А в ней не все благополучно. Живой человек, живой писатель требует, чтобы его увидели. Нужно только внимательно посмотреть, поглубже вникнуть в быт молодого писателя, и тогда расплывчатые и теоретические споры уступят место настоящему созданию молодой литературы. А пока мы в неведении о писателе и знаем только, что он страшно нереальное существо. Вгрызться в быт писателя. Вгрызться во все то, что образует писателя — пароль наш, и должен стать паролем всей организации.

Певчая птица поэзии молча выслушивает штурмующий вал критика. Комсомольский поэт, комсомолец-писатель, как и всякая мудрая птица, дает о себе знать при закате солнца, вечером, — в своих дневниках, статьях, заметках.

Освобожденное чувство и разум, оглядываясь на пройденное, подвергают его критической проверке. Житейские заботы — будь то материальное положение писателя, его отношение к организации, — все находит себе отражение через вечернюю писательскую музу. Птица мудрости вылетает по вечерам. И вечером можно сказать то, о чем в трезвом состоянии не скажешь утром… Этим вечерним закатом, лирической грустью, мудростью вечера окрашены многие произведения комсомольских писателей.

Материальные условия положения комсомольского писателя более чем скверные. По крайней мере, до последнего времени это материальное положение сохраняется в своей неприкосновенности и нерушимости. Еще не так давно поэты украинского комсомола — М. Голодный, М. Светлов, А. Ясный — валялись, в буквальном смысле этого слова, на улице.

Со всей ясностью можно провести родственность настроения молодого писателя с тем материальным положением, бытом, которые являются камнем преткновения творчества всякого писателя.