Несколько силуэтов неуверенно направляются к окошечку кассы. Папа Гробст ожесточенно трясет своими бубенцами и вдохновенно вопиет в туман осеннего вечера:
— Многоуважаемые господа! Неужели вам не наскучили чад вашей папироски, запах скверного кофе с жидким молоком, папильотки вашей подруги сердца, ворчащей по поводу дневных расходов! Жизнь коротка, господа, честное слово старого клоуна. Торопитесь жить! Ловите случай! Спешите посмотреть лучшую из цирковых трупп. Клоуны Клумпэ и Думпэ, остроумие, юмор. Трио Берлов, господа, три сестры Берлов, премированные красотки, и к тому же почти раздетые, честное слово! Собака, танцующая все новейшие танцы: Чарльстон, блекбом и другие. Итак торопитесь, господа! Берите билеты. Жизнь чудовищно коротка, вы рискуете остаться перед пустой кружкой. Торопитесь!..
Папа Гробст получил Грету в наследство от ее матери, гимнастки Эвелины, старой женщины, больной пороком сердца.
В один из дождливых осенних вечеров Эвелина привела дочь к Гробсту. У Гробста был час отдыха. На вязаной скатерти уютно лежал круг от лампы. Папа Гробст, необыкновенно благодушный, в домашней фуфайке розового цвета, держа газету кверху ногами, перекатывал сигару из правого в левый угол рта. В ответ на мольбы Эвелины он сделал гримасу. Ему не улыбалось кормить лишний рот, хотя бы и обещавший в будущем принадлежать первоклассной гимнастке. Он поднялся, подошел к Грете, грубо обдавая ее дымом сигары и не торопясь, сверху вниз, глянул.
Холод подрал его по спине. Грета стояла в дверях, бледная, с гневно сдвинутыми бровями, со стиснутым ртом, безмолвная, чем-то похожая на ежа, в защиту от врага выставившего все свои колючки. Кисти ее смуглых рук были подвернуты и сжаты. Она встрепенулась только раз, когда вмешалась мамаша Гробст, но взгляд ее из-под опущенных ресниц с сумрачной ненавистью коснулся этой женщины. Гробста взорвало. Он встал, сказал «довольно» и распахнул ногою дверь.
Эвелина вскоре умерла в больнице. Сердце так и ныло у папы Гробста, когда он вспоминал презрительно сжатый рот и великолепные ресницы. Но он выжидал. Опыт показывал ему, что молоко не следует пить слишком горячим. Пускай перемучается месяца два, это научит ее быть вежливой. Наконец, он решил, что время настало, и велел Грете притти.
Она пришла плохо одетая, осунувшаяся, в стоптанных ботинках. Гробст сказал, что только в память ее покойной матери он дает ей приют. Грета посмотрела на него одичавшими глазами и ничего не ответила. Вечером мамаша Гробст швырнула ей тюфячок и велела ложиться на кухне.
Полгода спустя Грета выступала на всех случайных подмостках, неутомимых в странствовании, как Вечный Жид. Ее партнерами были опустившиеся акробаты, полупьяные, одышливые, оглядывавшие ее собачьими, мутными от вожделения глазами, делавшие ей гнусные предложения во время работы, в минуту короткой передышки, когда музыка бешено отщелкивала галоп. Она задыхалась в этой атмосфере балаганного разврата, распущенности и нищеты, среди этих подлых запахов помады, фиксатуара, дешевой пудры и пота, испарений мужских тел, гнусных прикосновений и взглядов, отчаянного хвастовства, притворной удали, зависти и бесконечных, мелочных интриг… Случайно ее партнером оказался порядочный человек. Он похвалил ее работу и дал ей записку к Маллори, известному акробату и великому чудаку.
Она пошла. У Маллори ее поразили зеркала, запах хороших духов, большая ваза с виноградом. Маллори вежливо выслушал ее. Ему было лет под сорок, темные волосы заметно седели на висках. Он согласился заниматься с нею и, засунув руки в карманы, стал ждать, когда она уйдет.
Но Грета стояла, ошеломленная. Этот человек обошелся с ней с сухостью, оскорбительной даже по отношению к животному. Он не сказал ни одного лишнего слова. Взгляд его ощупывал, обнажал, испытывал ее. Она чувствовала себя беспомощной, униженной до последнего предела. Выслушав Маллори, она резко отвернулась и ушла, не простившись. Но в конце концов она робко звонила у знакомой двери.
Мамаша Гробст называла Грету дармоедкой. Она заставляла ее стряпать обед, стирать белье и нянчить ребенка. Маллори бил Грету по пальцам, когда у ней дрожали руки, но ни за что в мире она не призналась бы ему, что стирала до полуночи, согнувшись над лоханкой, полной мыльной пены. Она начала уже проходить школу высшей акробатики, когда папа Гробст счел себя вправе распорядиться ее судьбой.
Приятель Гробста, мясник Папуш, уже давно дарил Грету благосклонными взглядами, когда она приходила к нему в лавку за мясом. Но Грета стояла столб столбом. Краснощекий, волосатый Папуш, с бычьей шеей и кривыми ногами, в фартуке, залитом кровью, был ей до жути противен. Папуш, искоса следя за строптивой девчонкой, чувствовал, что карты плохи. Тогда он принялся за Гробста.