Роза

Я пошла ко врачу, и мне поставили диагноз пограничное расстройство личности в фазе декомпенсации и выписали таблетки. Как ни странно, таблетки буквально сразу начали действовать. На десятый день приема я проснулась и не могла узнать мира – он был ясный и в нем оказалось столько пространства, сколько я не могла себе и представить. Я открыла свой ноутбук, завела новую вкладку в приложении Ulysses и написала первое предложение этой книги: Если бы у запаха был цвет – я бы сказала, что у запаха ее тела был цвет хлебного мякиша.

* * *

Мать говорила мне, животное и человек отличаются друг от друга тем, что человек умирает, а животное дохнет. Нельзя, говорила она, сказать, что кто-то сдох, это невежливо по отношению к усопшему, но, говорила она, можно сказать про собаку или ворону, что она сдохла. Светлана опрокинула пустую рюмку на блюдце и, немного повременив, приподняла ее, чтобы посмотреть, натек ли полный круг. Мать тоже обратила внимание на остатки самогона на ее блюдце. Кольцо от рюмки было рваным, и мать сказала, что не видать ей любви. На что Светлана пренебрежительно ответила, что да, не видать ей любви, потому что подыхать скоро.

Светлана часто говорила, что скоро сдохнет. Эти слова тревожили меня, а окружавшие люди не знали, что ответить. Она говорила о себе как о больной собаке, в том, как она говорила о предстоящей смерти, я слышала усталость. Усталость не от болезни, а от самой жизни, которую она вынуждена была терпеть день за днем. Во всем, что она делала по своей воле, читалось желание освободиться. Светлану тяготили готовка, поиск работы, уход за ребенком. Она делала это, как говорила мать, спустя рукава, поскольку единственное, чего ей хотелось, – гулять. Сейчас я думаю, что мое рождение повлияло на нее. В некотором смысле я отобрала у Светланы часть юности. Вынужденная постоянно отвечать за меня, она была не свободна в те годы, когда я росла. И когда я выросла, она с еще большей яростью начала избегать любых обязательств. Возможно, я слишком много на себя беру – в ней изначально была эта тяга к алкоголю и беспорядочному сексу. Она использовала любую возможность, чтобы провести время в подъезде или попасть на пьянку.

Я часто смотрела, как она в полудреме лежит на диване и смотрит телевизор. Утром, после первой сигареты, она шла в ванную краситься. И я шла за ней. Она садилась на край ванны и брала маленькое зеркальце, заляпанное тушью и отпечатками пальцев. Подщипывала едва наметившиеся волоски под бровями и расчесывала ресницы специальной щеточкой. Взяв палетку с коричневыми тенями, она наносила их, потом растушевывала по всему веку так, чтобы получался аккуратный градиент. Затем слюнявила тупой жирный карандаш и подкрашивала брови. Светлана включала воду, чтобы она еле сочилась из крана, подставляла коробочку с Ленинградской тушью и размачивала затвердевшую массу.

Начиналось самое интересное. Светлана тщательно размешивала тушь и ровным толстым слоем наносила ее на ресницы. Ресницы слипались, и она брала швейную иглу, чтобы разделить их. Ее ресницы, покрытые тушью, становились похожи на аккуратные хвоинки, а большие глаза выглядели огромными. Светлана не признавала новые виды туши, появившиеся на рынке в девяностых, и не верила рекламе Maybelline. Несколько раз мать дарила ей тушь в аккуратных перламутровых футлярах, но она сохла на полочке под зеркалом в ванной комнате. Светлане казалось, что только Ленинградская тушь способна создать нужный ей объем. Когда глаза были готовы, она брала тюбик с темной помадой и поверх нарисованного карандашом контура красила губы. Запах ее косметики смешивался с кисловатым запахом ванной, белизны и хозяйственного мыла. Светлана красилась медленно, не жалея времени и сил. Казалось, что в этих сорока минутах, что она тратила на красоту, был сакральный смысл. Если что-то шло не так, она громко возмущенно материлась, полностью стирала все со своего лица и начинала снова.

Она не могла представить себя без косметики. И, если с утра к ней заходили гости, а она была не накрашена, просила меня сказать, что Светки нет, и передать гостям, чтобы они зашли часа через два.

* * *

Я часто вспоминаю нашу с ней последнюю встречу. Я приехала в Усть-Илимск после долгого путешествия в Казахстан. У меня не было работы и не было денег. Казалось, что в мире есть только одно место, где я могу остановиться и при этом у меня не будет необходимости работать и искать деньги на аренду жилья. Мать сказала, что я смогу остаться с ней на несколько месяцев.