Роза

Я медленно подошла, доставая из пакета футболки. Светлана не обернулась, но я уже могла рассмотреть ее густо накрашенные Ленинградской тушью ресницы, коричневые веснушки на щеках и сухие белые губы. Я позвала ее еще раз и сказала, что привезла для нее подарки. Я протянула ей расправленные футболки и попросила обратить внимание на то, какие они красивые. Я сказала, что фиолетовый и розовый цвета должны быть ей к лицу. Не оборачиваясь, она повела правой рукой, давая мне знак, чтобы я оставила вещи на кресле. Я положила футболки на кресло у ее дивана так, словно оставляла подношения божеству, и отошла. Выходя из комнаты, я обернулась и увидела, как она продолжала смотреть в телевизор. Ноздри ее тихо двигались в такт дыханию. Похоже, внутри она боролась со смешанными чувствами: обидой, любопытством и желанием не показаться слишком отходчивой.

Я вышла в темный коридор, где меня ждала мать. Она стояла, опершись на стену, и ее карие глаза тревожно светились в темноте. Ну что, шепнула она. Я пожала плечами, и мать виновато заговорила, что с годами Светлана все больше и больше становится похожа на отца. Дед-татарин был такой же невыносимый и обижался долго и свирепо, только, сказала мать, Светлана никого не бьет, а просто злится. Дед же наматывал на кулак вафельное полотенце и с каменным лицом бил бабку, пока та, обмякнув со стоном, не оставалась лежать на кровати. Ему и ее боли было мало, злость его искрилась, и все в доме погружалось в неподвижный страх. Светлана всегда была похожа на деда, продолжала мать. Только если в детстве это выражалось в иррациональном упрямстве, то теперь она погружается в холодную молчаливую ярость. Раньше она была отходчивой и ее просто было переключить, но теперь она все глубже и глубже зарывается в свою злость и неудовлетворенность. Она как в норе сидит в своем чувстве и не выходит оттуда. Не обижайся на нее, попросила мать. Она болеет, и хоть она делает вид, что это ее не беспокоит, но это не так. Потом она будет мучиться от стыда.

На наш шепот вышла бабка, она встала с матерью рядом, и я заметила, как они похожи – обе кареглазые, их белая кожа сияла в голубой темноте коридора. Бабка держала в руках полотенце и, медленно накручивая его на кисти, промокнула влагу. Ну что, спросила она и подбородком показала на комнату Светланы. Ничего, ответила мать. Ну пойдем на кухню, сказала бабка, проголодается, сама придет.

Мы сели за маленький квадратный стол, застеленный клеенкой с рисунком. На этом рисунке был виноград и бокалы, наполненные шампанским. В нескольких местах клеенка протерлась и было видно, как быстро эта грошовая роскошь может исчезнуть. Бабка поставила на стол тарелку с нарезанной селедкой, отварную картошку и соленые огурцы. Места не хватает, сказала она, а большой стол я не стала ставить, поэтому курицу достану вам из духовки. Мы с матерью сели спиной к двери, бабка выдвинула противень и положила на наши тарелки по кусочку зажаренной курицы. Мам, обратилась моя мать к ней, там в пакете я принесла грибы. Бабка распрямилась и запричитала, что забыла про них. Она сказала матери не вставать и пошла в коридор сама, заодно, сказала она, Светлану позову. Я слышала, как в коридоре захрустел пакет. Она тихо что-то сказала Светлане, и та ответила холодным тоном. Бабка вернулась с банкой маринованных грибов, вывалила их в глубокую пиалу и положила две ложки желтого майонеза из полулитрового ведерка «Провансаль».

Я услышала шаги. В кухню вошла Светлана, ее лицо было спокойным. Медленно она обошла нас и села на свое место спиной к балкону. Она сидела напротив меня, но смотрела куда-то в сторону и сквозь зубы заговорила с матерью. Бабка засуетилась, положила на ее тарелку кусок курицы и достала из шкафа маленький графин с самогоном и три рюмки. Увидев самогон, Светлана оживилась, ее голос потеплел. Она нервно обратилась к бабке, чтобы та уже наливала. Но бабка рявкнула: сначала нужно за стол сесть, начать обедать, а потом уже пить.

Убрав остатки грибов и селедки, задвинув противень в духовку, бабка наконец уселась за стол. Девочка пришла из спальни и попросила кусок курицы. Сядешь с нами, дам, сказала бабка и подвинула табуретку. Девочка села, и бабка дала ей свободную тарелку, а со своей отложила маленький кусок курицы и размятую отварную картофелину.

Я старалась не смотреть на Светлану, потому что чувствовала, как она, не глядя на меня, всем своим телом следит за каждым моим движением и ждет моего подчинения и внимания. Бабка начала есть, все разложили по тарелкам селедку, огурцы и грибы. Я краем глаза смотрела на Светлану. Кожа ее была серой, и на маленьком лице, отороченном длинной завитой на бигуди челкой, огромные коричневые глаза сияли, как мокрые камни.

Удивительно, думаю я теперь, она была такой крохотной женщиной. Но в моменты злости сила ее чувства поглощала все вокруг. В эти моменты карие глаза пылали и она из невидимой фигуры болезненной женщины, лежащей на диване, превращалась в реальную. Ее присутствие было настолько мощным, что, казалось, все звенит от напряжения.