Я ворошила забор, сносила кизяки и солому к большому тлеющему костру, от которого в небо поднимался пахучий густой дым. Устав, я вставала, опершись на вилы и смотрела, как медленно Тянь-Шань меняет цвет: к вечеру он начинал синеть, поднимался степной ветер, который приносил голоса женщин. Они пели и визжали от ледяной воды. Мне мыться в этой реке было запрещено, после купания у меня начинался цистит. Темные тени от больших облаков ползли по предгорью, и я чувствовала глубокое разочарование.
Воткнув вилы в забор, я услышала писк. Из места, где зубцы вил вошли между плитками кизяка, выскользнула полевка, она в панике заметалась у моих ног и шмыгнула в траву. Я быстро вытащила вилы и увидела на ржавых зубцах кровь и два крохотных мышиных тела. Руками я разгребла кизяки и поняла, что разрушила мышиное гнездо. Я убила еще слепых мышат.
Мне было горько от их смерти. Я собрала их тела и пошла показать их шаманке. Мыши жили в своем маленьком гнезде и пили материнское молоко. Теперь они мертвые лежали на моих ладонях. Я принесла мышат старухе, и она, с безразличием посмотрев на них, велела сжечь их вместе с забором. Я сложила их тела на тлеющие кизяки. Мир потемнел, я убила новорожденных мышат. Их смерть захватила меня, казалось, убив этих существ, я испортила все, что меня окружало.
* * *
Светлана боялась рутинных дел: вымыть полы, помыть посуду, протереть пыль, следить за самогонным аппаратом и каждые полчаса, когда самогонка заполнит полулитровую банку, переливать ее в трехлитровую с помощью воронки. Все это вызывало у нее скуку, и я понимаю ее. Раньше мне казалось, что жизнь в рутине – это какая-то ненастоящая жизнь, на которую я смотрю сквозь мутное стекло. И мое тело в этой жизни, отягченной повседневностью, растворялось, становилось невесомым. Я смотрела на себя и свои руки сквозь негаснущий шум в голове и мучилась. Мне казалось, что когда-то наступит день освобождения и я окажусь в таком времени, которое станет тотальной вспышкой. В этот момент я присоединюсь к чему-то по-настоящему реальному. Это чувство слияния с реальным давали мне алкоголь и наркотики, иногда я впадала в экстаз от краткого общения с людьми. Но реальность не могла длиться долго, я быстро выгорала и чувствовала отвращение. Абстинентный синдром забирал у меня остатки покоя, я тревожилась и впадала в панические состояния. Иногда я думаю, что что-то похожее было и со Светланой. Я чувствовала влечение к разрушению, и мне казалось, что за гранью жизни есть нечто, что полностью оправдает мое скудное присутствие здесь. Врачи говорят, что именно это чувство пустоты и отчужденности, тяга к наркотикам и беспорядочному сексу являются симптомами моей болезни.
Я часто вспоминаю один вечер перед Новым годом. Бабка сказала, что холодец, который она варила весь вчерашний день, теперь готов и пора нам со Светланой собираться за елкой. Я ждала этого момента весь день и тяготилась ожиданием, потому что бабка наказала мне чистить отварную картошку для оливье. Под ногти сразу забился крахмал и пальцы были липкими, но картошка в темной кастрюле все не кончалась. Светлана резала колбасу и яйца, а когда бабка отворачивалась что-то помыть, Светлана хитро смотрела на меня и клала в рот кубики розовой колбасы. Обернувшись, бабка с укором смотрела на жующую Светлану и ругала ее, потому что колбасы и так было мало. Когда все для стола было готово, бабка сказала, чтобы мы собирались. Я надела колготки и рейтузы, теплую дубленку, валенки, песцовую шапку на завязках, а Светлана надела зимнее серое пальто и шапку формовку. Пока бабка не видела, Светлана выпила рюмку самогона и подлила в графин воды из-под крана. Глаза ее искрились, и она сказала, что под бой курантов мы будем жечь бенгальские огни. Лисий воротник на ее пальто был вытерт на затылке, была вытерта сзади и ее норковая шапка. Она надела коричневые сапоги на синтетическом меху, мы взяли сани и пошли.
Светлана сказала, что деревья в лесу рубить нельзя: за это могут взять большой штраф, поэтому мы тихо пойдем за поликлинику и спилим небольшую пихту. Обычно люди покупали новогоднее дерево на площади перед ДК «Яросама», но денег на елку у нас не было. В моей семье считалось, что платить за то, что можно взять просто так, нет необходимости, к тому же нельзя было тратить деньги на то, что будет радовать нас недолго и в скором времени будет отправлено на помойку.