Крестьянинъ, бдный Германъ, зналъ уже о смерти жены своей. Амелія нашла его все еще больнаго и весьма огорченнаго. Онъ былъ лтъ тридцати отъ роду, уменъ, добросердеченъ и съ характеромъ. Отецъ Мангеймской мщанинъ, воспиталъ его очень хорошо, но вдругъ обднялъ и съ горя умеръ. Сынъ, не имя пропитанія, записался въ солдаты; служилъ десять лтъ въ Прусской арміи, получилъ отставку, женился на молодой крестьянк и возвратился съ нею въ свое отечество; купилъ маленькую землицу съ хижиною, работалъ прилжно — но частый неурожай и худое здоровье довели его до крайней бдности. Нещастная жена, два дни не имвъ куска хлба, ршилась прибгнуть къ великодушію Принцессы.
"Я пріхала къ теб съ важнымъ предложеніемъ," сказала Амелія Герману: "мн кажется, что я имю права матери на любезнаго младенца, мною спасеннаго: оставь его у меня; я воспитаю дочь твою, и возьму на себя попеченіе о судьб ея." — Она ваша, отвчалъ Германъ со вздохомъ: обязана вамъ сохраненіемъ жизни своей; и для того я долженъ оставишь ее у васъ. Да и могу ли самъ воспитывать? — "Нтъ, Германъ," сказала Прияпесса: "не хочу, чтобы крайность заставила тебя ршишься на такую жертву; я опредлю теб достаточную пенсію, которую будешь получать во всякомъ случа: возьмешь ли дочь къ себ, или оставишь у меня. Вотъ первой годъ пенсіи. Сверхъ того велю поправишь твой домикъ; куплю все нужное для сельскаго хозяйства и еще нсколько десятинъ земли подл твоей; и естьли возьмешь къ себ дочь, и когда она войдетъ въ лта, то я дамъ ей хорошее приданое. Теперь выбирай." Амелія вынула изъ кармана нсколько луидоровъ и положила на деревянной столъ.
Германъ, вмсто отвта, смотрлъ пристально на Амелію, и глаза его наполнились слезами. "Ты соглашаешься?" Сказала тронутая Принцеса. — Ахъ, милостивая государыня! отвчалъ онъ: дайте ей ваше сердце: это благодяніе важне всхъ другихъ! Но дозвольте мн не принимать пенсіи. — "Для чего же?" — Лность не достойна милостей. Добродтель ваша поможетъ нещастному и невинному, но единственно тмъ, что дастъ ему возможность работать съ успхомъ.
Принцесса, удивленная и еще боле обрадованная такими благородными чувствами, съ великимъ любопытствомъ разспрашивала Германа о всхъ обстоятельствахъ его жизни. Онъ разсказалъ ей свою исторію; и наконецъ, поговоривъ нсколько часовъ искренно и съ довренностію, Амелія настояла, чтобы Германъ, не соглашаясь взять пенсіи, взялъ по крайней мр кошелекъ съ луидорами; чтобы хижина была исправлена и убрана; чтобы онъ принялъ въ подарокъ шесть или семь коровъ и нсколько десятинъ земли.
У Принцессы были дорогія серьги: она тихонько продала ихъ за десять тысячь ливровъ, коими деньгами поправила хозяйство добродушнаго Германа. Черезъ нсколько мсяцевъ очутились у него хорошенькой домикъ, скотной дворъ, большой лугъ, поле и садъ. Амелія, видя изобиліе и щастіе тамъ, гд прежде была нищета и горесть — видя живую, сердечную признательность добраго человка думала съ радостію: "все это сдлали серьги, которыя драли мн уши! Какая безумная женщина предпочла бы ихъ неизъяснимому удовольствію благодянія?"
Нтъ, не будемъ клеветать на человческое сердце; нтъ, почти вс женщины на мст добродтельной Амеліи имли бы такія чувства. Но рдкія ищутъ способовъ быть на ея мст; у которой нтъ брилліянтовъ, та хочетъ ихъ имть; у которой есть, та бережетъ. Мы бываемъ жестокосерды отъ привычки, забвенія и незнанія; надобно узнать, чтобы любить. Склонность къ блестящимъ бездлкамъ и роскоши происходитъ отъ недостатка въ опытахъ добродтели.
Между тмъ Германова дочь, не смотря на предсказаніе Доктора, разцвтала какъ свжая, прекрасная роза; для того Амелія назвала ее симъ именемъ, и черезъ три года взяла къ себ. Къ чему это? говорила въ своемъ обществ Баронесса Клакенбергъ, пожимая плечами; что выдетъ изъ этой двочки? Но любезная Принцесса слдовала любви своей къ добру, не думая, что мыслятъ и говорятъ объ ней люди. У нее было два сына: одинъ въ лта Розы, а другой старе, именемъ Фридрихъ, котораго, не смотря на ея благоразуміе, придворное воспитаніе уже крайне испортило. Принцъ не хотлъ слушать Амеліиныхъ совтовъ. "Я хочу, говорилъ онъ, чтобы сыновья мои воспитывались по моимъ правиламъ" — хотя въ самомъ дл не имлъ никакой идеи о воспитаніи и никакихъ правилъ. Онъ совсмъ ни во что не вмшивался, полагаясь на Фридрихова надзирателя, и никогда не спрашивая его о сын. Надзиратель имлъ такую же довренность къ дядьк, а дядька къ камердинеру, невжд и льстецу, который такимъ образомъ былъ единственнымъ гофмейстеромъ молодаго Принца.