– Послушай, – сказал он. – У меня есть мотоцикл, старый добрый «харлей». Он большой, шумный и иногда глохнет на светофоре, но зато он удобный… и я, кстати, неплохо вожу мотоцикл. Главное – осторожно. Вот так, сам себя не похвалишь… Но я знаю, что говорю. В Америке есть всего шесть владельцев «харлеев», которые ездят в шлемах, и я как раз среди этих шести. Я тут подумал… если в субботу будет хорошая погода, я мог бы заехать за тобой утром. Я знаю одно чудесное место в тридцати милях отсюда, на озере. Там очень красиво. Купаться, конечно, еще рановато, но мы можем устроить пикник.
Поначалу Рози просто опешила и не знала, что ей на это сказать – ей действительно очень льстило, что он опять
пригласил ее на свидание. Потом она попыталась представить себе, как это будет, если они поедут на его мотоцикле, мчась сквозь пространство на скорости пятьдесят-шестьдесят миль в час. Как это будет: сидеть у него за спиной и прижиматься к нему, обнимая руками за талию. При одной только мысли об этом ей вдруг стало жарко, как будто у нее подскочила температура. Рози не поняла, что это было, хотя ей казалось, что когда-то – давным-давно – она уже переживала что-то подобное.– Ну что, Рози? Что скажешь?
– Я… ну…
Что
ей сказать? Рози нервно притронулась языком к верхней губе и отвела взгляд, чтобы не смотреть в глаза Биллу и все-таки сосредоточиться и придумать ответ. Ее взгляд случайно упал на стопку желтых листовок на кухонном столе, и ее охватили самые противоречивые чувства: одновременно и разочарование, и облегчение.– Я не могу. В субботу «Дочери и сестры» устраивают пикник. Это мои друзья – люди, которые очень мне помогли, когда я сюда приехала. Это будет такой пикник, типа ярмарки. Всякие игры, софтбол, эстафеты, катание на лошадях, ларечки со всякими сувенирами… все в таком роде. А вечером будет концерт, который обещает собрать по-настоящему много денег. В этом году к нам приезжают «Индиго герлс». Я обещала, что посижу на продаже футболок с пяти часов вечера и до концерта. И мне надо там быть обязательно. Потому что я многим обязана этим людям.
– К пяти я тебя привезу. Без проблем, – сказал Билл. – А хочешь, вообще к четырем.
Она очень
хотела… и вовсе не потому, что боялась опоздать на пикник «Дочерей и сестер» к назначенному сроку. Она боялась другого. Но как рассказать об этом Биллу? И сумеет ли он понять, если она ему все-таки скажет: Мне бы очень хотелось нестись с тобой на мотоцикле на полной скорости и обнимать тебя сзади за талию, прижимаясь к твоей спине. И еще мне бы хотелось, чтобы ты был в кожаной куртке: я бы уткнулась лицом тебе в плечо, чтобы вдыхать запах кожи и слушать, как поскрипывает твоя куртка при каждом твоем движении. Это было бы просто чудесно, но ты знаешь, я очень боюсь, что когда мы приедем на место, ты сделаешь что-то такое, что мне не понравится… я боюсь, как бы не оказалось, что Норман, который злобствует у меня внутри, все это время был прав, когда говорил о том, что тебе нужно на самом деле. Но больше всего я боюсь, что мне снова придется столкнуться с тем, что было чуть ли не главным принципом жизни моего бывшего мужа, о чем он ни разу не говорил со мной вслух, потому что это было понятно и так: то, как он со мной обращался, с его точки зрения было нормально – именно так, как надо. Я не боли боюсь, пойми. Я знаю, что такое боль. Я просто боюсь проснуться и понять, что это был просто волшебный сон. У меня в жизни было так мало хорошего. И когда начинается что-то хорошее, я боюсь, что оно скоро закончится.