Роза Марена

– Ты все понимаешь, – мягко проговорила Анна, после чего разговор перешел на другие темы.

2

Через двадцать минут после того, как Рози повесила трубку, попрощавшись с Анной, она легла спать. Но заснуть не смогла. Она еще долго лежала в постели с открытыми глазами, засунув руки под подушку. Она смотрела в темноту, и перед ее мысленным взором проплывали лица, точно воздушные шарики в ночном небе. Роб Леффертс, похожий на доброго милого дядечку из благотворительной организации; ей представлялось, что он протягивает ей листовку, на которой написано: «Выйди из тюрьмы на свободу». Рода Симонс с карандашом в волосах, которая очень доходчиво ей объясняет, что чулук и чулок – это разные вещи. Герт Киншоу, эта планета Юпитер в человеческом обличье, одетая в огромные тренировочные штаны и майку размера XXXL с V-образным вырезом. Синтия Как-ее-там (Рози так и не смогла запомнить ее фамилию), веселая девочка-панкерша с двухцветными волосами, которая снова рассказывает, как в детстве она часами просиживала перед картиной, на которой была река, и ей казалось, что река на картине движется.

И, конечно же, Билл. Она видела его как наяву. Его карие глаза с зеленоватым отливом, его темные волосы, даже крохотный круглый шрам на мочке правого уха, которое он когда-то прокалывал (скорее всего еще в колледже, как говорится, по пьяни – чтобы доказать свою крутость), но потом вынул серьгу, и дырочка заросла. Она чувствовала его руку у себя на талии – теплая ладонь, сильные пальцы. Она вспомнила, как он иной раз задевал бедром ее ногу. Интересно, а он возбуждался, когда вот так прикасался к ней? Сейчас, наедине с собой, Рози готова была признать, что ее эти прикосновения возбуждали. Он был так не похож на Нормана. Это было все равно что встретить пришельца из другой звездной системы.

Она закрыла глаза. Она уже начала засыпать.

Еще одно лицо выплыло из темноты. Лицо Нормана. Он улыбался, но его серые глаза были холодны, как осколки льда. Я найду тебя, милая, сказал Норман. Я уже забросил блесну. Сейчас я лежу у себя в кровати – кстати, не так далеко отсюда – и пытаюсь поймать тебя на крючок. Уже очень скоро мы поговорим. И очень серьезно поговорим. Разговор будет коротким. И когда он закончится…

Он поднял руку. В руке был карандаш, марки «Монгол № 2». Очень остро заточенный карандаш.

В этот раз я не трону твои руки и плечи. В этот раз я сразу займусь глазами. Или, может быть, языком. Как тебе это понравится, дорогая? Когда я проткну карандашом твой лживый поганый язык…

Она широко распахнула глаза, и лицо Нормана исчезло. Она снова закрыла глаза и попыталась представить лицо Билла. На миг она испугалась, что у нее ничего не получится, что вместо Билла ей снова представится Норман. Но слава Богу, этого не случилось.

В субботу мы встретимся, подумала она, и проведем целый день вместе. Если он захочет поцеловать меня, я ему разрешу. И если захочет обнять, я ему разрешу. Это просто безумие, как я хочу быть с ним.

Она действительно уже засыпала, и в полудреме ей грезилось, что она уже приехала на пикник к озеру, куда они с Биллом поедут послезавтра. Кто-то еще расположился неподалеку. Наверное, семейство с ребенком. Потому что она явственно слышала плач ребенка, очень тихий плач. Затем вдалеке прогремел гром.

Как на моей картине, подумала она. На пикнике я ему расскажу о картине. Сегодня я просто забыла рассказать ему, потому что сегодня нам и так было о чем поговорить, но послезавтра…

Вновь прогремел громовой раскат, на этот раз ближе и громче. Теперь этот звук отозвался в ней страхом. Дождь испортит пикник на озере… и пикник «Дочерей и сестер» в Эттингерс-Пьер. А если дождь будет сильным, то, может быть, даже отменят концерт.

Не бойся, Рози. Гром гремит на твоей картине. Все это просто сон.

Но если все это только сон, то почему она чувствует подушку, под которую сунула руки, когда засыпала? Почему она чувствует, что ее пальцы переплетены? Почему она чувствует легкое одеяло, которым укрыта? Почему она слышит, как за окном проезжают машины?

Крик-крик-крик, стрекотали сверчки.

Тихо плакал ребенок.