Роза Марена

Рози шагнула к картине, и у нее за спиной вновь раздался голос Розы Марены. Только теперь ее голос не был ни хриплым, ни чувственным. Он был очень громким, пронзительно резким и просто убийственным:

– И помни: я отплачу!

Рози зажмурилась, испуганная этим внезапным и резким криком, и со всех ног бросилась к картине. Она вдруг решила, что эта безумная женщина уже забыла о той услуге, которую ей оказала, и все-таки хочет ее убить. Она обо что-то споткнулась (должно быть, о нижнюю рамку картины) и поняла, что падает. Вернее, не то чтобы падает… просто возникло явственное ощущение падения. Все внутри перевернулось и опрокинулось, а потом была только тьма, которая на огромной скорости мчалась мимо. Откуда-то из темноты доносился зловещий звук. Вроде бы издалека. Но он приближался. Может быть, это был грохот поездов в тоннелях под центральным вокзалом в Нью-Йорке. Или раскаты грома. Или топот Эриния, который слепо метался по коридорам подземного лабиринта, вспарывая рогами воздух.

А потом все ощущения и звуки исчезли.

И не осталось вообще ничего.

11

Ее сон был похож на парение в густой тишине, где не было ни сновидений, ни мыслей, ни чувств – как сон эмбриона внутри материнской матки. Но ровно в семь безжалостный звон будильника вырвал ее из сна. Рози рывком села на кровати, молотя воздух руками и выкрикивая слова, которых она сама не понимала, – слова из сна, который уже забылся:

– Не заставляй меня на тебя смотреть! Не заставляй меня! Не заставляй!

А потом она увидела стены, оклеенные кремовыми обоями, диванчик – вернее, широкое кресло, которое можно было назвать небольшим диванчиком только с большой натяжкой, – и свет, струящийся из окна. Это были те самые якоря, которые помогли ей зацепиться за реальность, в которой она так нуждалась. Кем бы она ни была там, во сне, что бы она там ни делала, теперь она снова стала собой – Рози Макклендон, одинокой женщиной, которая сама зарабатывает на жизнь записью аудиокниг. Она много лет прожила с плохим мужем, но ушла от него и встретила хорошего парня. Она живет в однокомнатной квартирке в доме номер 897 на Трентон-стрит. Второй этаж, в конце коридора, прекрасный вид из окна. Да, и еще одна вещь. Отныне и впредь она больше не съест ни одной горячей сосиски в тесте. И особенно – с кислой капустой. Похоже, такая еда ей просто противопоказана. Она не помнила, что ей снилось,

(помни о том, о чем следует помнить, и забудь обо всем, о чем нужно забыть)

но она знала, с чего все началось: с того, что она – словно Алиса сквозь зеркало – прошла сквозь картину, черт бы ее побрал.

Рози еще немного посидела на кровати, сосредоточенно собирая вокруг себя свой мир – мир настоящей Рози, – а потом протянула руку к будильнику. Но рука дрогнула, и будильник свалился на пол, где и остался лежать, заходясь неугомонным звоном.

– Совсем уже стала немощная, – пробормотала она и нагнулась, нащупывая трезвонящий на полу будильник. Длинные светлые волосы свесились вниз, и Рози в который раз загляделась на эти сияющие золотистые пряди, так непохожие на бесцветные мышиные волосенки прежней Рози Дэниэльс. Она подняла будильник, выключила звонок и… ошарашенно замерла, потому что вдруг сообразила, что сидит с голой грудью.

Рози отбросила одеяло и с удивлением обнаружила, что она вся совершенно голая.

– А где же моя рубашка? – растерянно проговорила она в пространство. Никогда в жизни она не чувствовала себя так по-дурацки… но с другой стороны, она не привыкла ложиться спать в рубашке и просыпаться голой. За четырнадцать лет жизни с Норманом она повидала всякое, но такого с ней не было никогда. Она поставила будильник обратно на тумбочку и спустила ноги с кровати…

– Ой.

Бедра болели так, что ей было страшно встать. Ноги были как деревянные. Даже ягодицы – и те болели.

– Ой-ой-ой.

Она села на край кровати и осторожно согнула правую ногу. Потом – левую. Они сгибались нормально, но жутко болели. Особенно правая. Как будто вчера она целый день провела в тренажерном зале, хотя на самом деле она лишь немного прошлась по улицам с Биллом – да и то неторопливым прогулочным шагом.

Звук был похож на грохот поездов на центральном вокзале, подумала она.

Какой еще звук?

На мгновение ей показалось, что она уловила какое-то смутное воспоминание – во всяком случае, что-то мелькнуло в голове, – но она так ничего и не вспомнила. Хотя ей почему-то казалось, что она должна была что-то вспомнить. Она медленно и осторожно поднялась на ноги, пару секунд постояла на месте, а потом пошла в ванную. Вернее, заковыляла в ванную. Правая нога болела так, как будто там были растянуты мышцы. Почки горели огнем. Что, черт возьми?..