Роза (пер. Ганзен)

— Именно! — сказалъ смотритель. — И кром того: съ жизнью надо поступать, какъ съ женщиной. Не полагается разв ухаживать за женщиной и уступать ей во всемъ? Надо уступать, уступать и отказываться отъ всякихъ благъ.

Въ бухт показался почтовый пароходъ; на пристани собралось много народа, а въ Сирилунд да и на пристани были подняты флаги. На пароход игралъ оркестръ нмецкихъ музыкантовъ; мдныя трубы ихъ такъ и сверкали на солнц. Я различилъ на пристани Макка, его ключницу, Гартвигсена и Розу, но они не махали никому платками, и съ парохода никто не махалъ имъ.

— Въ честь кого же эти флаги? — спросилъ я смотрителя.

— Въ честь васъ, меня, — почемъ я знаю? — равнодушно бросилъ онъ. Но я видлъ, что глаза у него оживились, и ноздри раздулись при вид блестящихъ трубъ и при звукахъ музыки.

Я пошелъ, а онъ остался сидть, погруженный въ свои мысли. Врно, ему наскучили мои разспросы и я самъ. Да, вотъ ужъ подлинно: все уступалъ да уступалъ и далъ жизни провести себя за носъ! думалъ я. Два раза я оглядывался на него; онъ все сидлъ, не двигаясь съ мста, сгорбившись въ своей срой куртк и въ измятой шляп, со свисшими на вс стороны полями.

Я направился къ пристани и узналъ, что съ парохода должна была высадиться дочь Макка. Она была замужемъ за финскимъ барономъ и минувшей зимой овдовла, оставшись съ двумя дтьми.

Вдругъ Роза принялась махать платкомъ, и какая-то дама на пароход замахала въ отвтъ. Маккъ этимъ не занимался, но очень заботливо кричалъ гребцамъ почтовой лодки, направлявшейся къ пароходу:- Постарайтесь благополучно высадить баронессу съ дтьми!

Стоя на пристани, я смотрлъ на Гартвигсена и на Розу и невольно дивился, какъ это она была его невстой, а вышла замужъ за другого. Гартвигсенъ былъ такой высокій, крпкій мужчина, съ умнымъ и добрымъ лицомъ, къ тому же человкъ богатый и готовый всякому помочь въ нужд, такъ что нельзя было сказать про него ничего худого. Что же могла имть противъ него Роза? На вискахъ у него, правда, уже пробивалась сдина, но волосъ была цлая копна, и когда онъ смялся, то показывалъ полный ротъ крупныхъ и крпкихъ желтоватыхъ зубовъ. Врно, у Розы были какія-нибудь внутреннія побужденія, скрытыя отъ глазъ другихъ.

Баронесса высадилась съ двумя дочками. У нея была высокая, тонкая фигура, а лицо пряталось подъ густой вуалью, которой она не подняла, даже здороваясь съ отцомъ. Они и не поцловались и вообще не выказали никакой радости при свиданіи. Но когда баронесса заговорила съ Розой, то нсколько оживилась, и въ голос ея послышались красивыя, бархатистыя грудныя ноты.

Почтовая лодка доставила съ парохода на берегъ еще одного прізжаго господина. Когда онъ высадился, обнаружилось, что онъ совсмъ пьянъ и врядъ ли въ состояніи различать что-либо. И Маккъ, и Гартвигсенъ раскланялись съ нимъ, а онъ едва могъ кивнуть въ отвтъ, не говоря уже о томъ, чтобы приподнять шапочку. Я узналъ, что онъ былъ англичанинъ, сэръ Гью Тревельянъ, прізжавшій сюда каждый годъ ловить лососей въ большой рк сосдняго прихода. Этотъ самый господинъ и купилъ у Гартвигсена его серебряныя горы за крупную сумму. Онъ взялъ себ носильщика и ушелъ съ пристани.

Я держался въ сторонк, какъ чужой всмъ;. я не хотлъ никому мшать; но, когда Маккъ со своей компаніей направился къ усадьб, я поплелся за ними. У поворота къ дому Гартвигсена, баронесса остановилась поговорить съ нимъ, сняла при этомъ перчатку и протянула руку также мн. Рука была длинная, тонкая, а пожатіе удивительно мягкое.

Попозже вечеромъ я увидалъ на песчаной отмели бухты двухъ двочекъ баронессы. Он стояли, нагнувшись и опираясь руками о колнки, и что-то разглядывали на песк. Дти были здоровенькія, свженькія, но такъ близоруки, что не могли ничего разглядть, не пригнувшись къ самой земл. А разглядывали они мертвую морскую звзду, и я поразсказалъ имъ кое-что про это рдкое созданьице, котораго он раньше не видывали. Потомъ я прошелся съ двочками вдоль скалъ, называя имъ имена разныхъ птицъ и показывая водоросли. Все было для нихъ ново.

IV

Въ сущности, работа моя была окончена, но Гартвигсену не хотлось отпускать меня. Со мною ему было веселе, — говорилъ онъ. Картинка моя ему понравилась; на ней было изображено все — и домъ, и сарай, и голубятня; но онъ полагалъ, что, когда дло подвинется къ лту, слдовало бы подрисовать зеленый фонъ, изобразивъ общественный лсъ, исчезающій вдали, у горъ, въ фіолетовой дымк. Но тогда приходилось измнить и холодноватый тонъ воздуха, да и самые оттнки красокъ строеній. — А пока займитесь Фунтусомъ, — сказалъ Гартвигсенъ.