Роза (пер. Ганзен)

Я слъ въ лодку и сталъ грести къ шкун. День былъ ясный; вс суда стояли на якоряхъ: шла промывка рыбы, которую мало-по-малу раскладывали на сушильныхъ площадкахъ. Прізжій англичанинъ, сэръ Гью Тревельянъ, стоялъ на берегу и, опираясь на свое длинное удилище, наблюдалъ за работой. Говорятъ, что такимъ же образомъ простоялъ онъ цлыхъ два дня и въ прошломъ году. Онъ не глядлъ ни на кого изъ людей въ этой сутолок; онъ смотрлъ только, какъ промываютъ рыбу, и время отъ времени, на глазахъ у всхъ, вынималъ изъ дорожной сумки бутылку и отпивалъ нсколько здоровыхъ глотковъ прямо изъ горлышка. Затмъ опять стоялъ, вытаращивъ глаза.

Я со своей лодки набрасывалъ карандашомъ шкуну и большіе баркасы, въ которые разгружали шкуну. Пріятная работа, и когда она мн удается, я бываю счастливъ. Утромъ-же я заходилъ въ Сирилундскую лавку и унесъ оттуда впечатлніе, совсмъ особаго рода, которое надолго оставило во мн пріятное чувство. Роза, врно, сейчасъ же позабыла обо всемъ, но я помню. Я открылъ ей дверь и подержалъ, пока она не прошла, а Роза взглянула на меня и сказала: «Спасибо!» Вотъ и все.

Да, вотъ и все; и теперь тому минуло уже лтъ пятнадцать.

Заливъ былъ такъ глубокъ, блестящъ и совершенно неподвиженъ; но каждый разъ, какъ со шкуны сбрасывали на баркасы пару соленыхъ тяжелыхъ тресковыхъ тушъ, баркасы чуть осдали и разгоняли отъ себя по вод тонкую рябь. Мн хотлось бы срисовать и эту рябь, и скользившія по вод красивыя тни отъ пролетавшихъ морскихъ птицъ. Тни эти были словно налетъ отъ дыханія на бархатъ. Въ самой глубин залива взлетла кайра и понеслась, скользя надъ самою водяной гладью, мимо всхъ островковъ въ открытое море. Она словно чертила по воздуху прерывистую линію; ея длинная, несгибающаяся шея производила впечатлніе желзной; словно кто пустилъ стрлу изъ лука. А тамъ, гд птица исчезла, на водяной глади какъ разъ заигралъ дельфинъ, словно кувыркаясь на толстомъ бархатномъ ковр. Какъ все это было красиво!

Дти баронессы прибжали на отмель и стали окликать меня. Я подъхалъ и забралъ ихъ въ лодку. Двочки сами не видли меня, но узнали отъ другихъ, гд я, вотъ и начали звать меня по имени, которое узнали отъ меня при первомъ же знакомств. Он принялись близорукими глазами разсматривать мой рисунокъ, и старшая разсказала, что она тоже уметъ рисовать города. Непривычное движеніе въ лодк укачало младшую, которой было всего пять лтъ, и я, разостлавъ на корм свою куртку, уложилъ двочку и сталъ тихонько напвать надъ ней, пока она не уснула. У меня у самого когда-то была сестренка.

Потомъ мы принялись болтать со старшей двочкой. Она вставляла въ разговоръ шведскія слова и вообще могла, если хотла, совсмъ чисто говорить по шведски, но обыкновенно говорила на язык матери. Она разсказывала, что мама ея всегда въ пасхальное утро давала имъ смотрть сквозь желтый шелковый платокъ на солнышко — какъ оно играетъ отъ радости, что Христосъ воскресъ. А здсь въ этихъ краяхъ солнышко тоже играетъ?

Младшая крпко спала.

Спустя добрый часъ, я повезъ дтей обратно. Дорогой сестра разбудила спящую: — Проснись же, Тонна! — Тонна, наконецъ, проснулась, но не сразу сообразила, гд она, и осталась лежать; потомъ надулась на сестру, которая смялась надъ ней, и вдругъ встала во весь ростъ, такъ что мн пришлось осадить ее. Я взялъ свою куртку; на отмели стояла баронесса и кричала намъ. Тонна и Алина съ восторгомъ кинулись сообщать ей о своемъ катаніи на лодк; но Тонна не хотла и слышать о томъ, что она будто-бы заснула.

Тутъ же стояла Роза, а немного погодя пришелъ и Гартвигсенъ; онъ собирался хать на сушильныя площадки. Насъ собралась на мыск цлая компанія. Баронесса поблагодарила меня за мои разсказы дтямъ о морской звзд и о птицахъ, а затмъ повернулась къ Гартвигсену и все время говорила съ нимъ. Роза стояла молча, прислушиваясь къ ихъ разговору. Потомъ изъ вжливости пожелала взглянуть на мой рисунокъ. Но я замтилъ, что она при этомъ не переставала прислушиваться къ бесд баронессы съ Гартвигсеномъ.

— У васъ тутъ большія перемны, — болтала баронесса. — А я когда-то была влюблена въ васъ, Гартвигсенъ… Это я-то, теперь вдовица за тридцать, съ кучей дочерей!..

Въ бломъ плать она казалась еще выше и тоньше и повертывалась всмъ станомъ то вправо, то влво, не перемняя положенія ногъ. Лицо у нея было некрасивое, маленькое и смуглое; надъ верхней губой словно легла тнь; но голова была красива. Она сняла шляпу.

— Съ кучей дочерей! — засмялся Гартвигсенъ. — Всего-то дв.

— И об лишнія, — сказала она. Гартвигсенъ, туговатый на соображеніе и добродушный, повторилъ: — Значитъ, всего дв… пока. Ха-ха! Ну, что еще будетъ впереди.

Баронесса разсмялась. — Однако, у васъ славныя надежды на мой счетъ! — у Розы легла морщинка поперекъ носа, и я спросилъ ее, чтобы только сказать что-нибудь:- Я бы предпочелъ не раскрашивать своего рисунка; я не такъ хорошо владю красками. Какъ по вашему, не оставить ли мн рисунокъ, какъ онъ есть?

— Вотъ именно; и я такъ думаю, — отвтила она разсянно, снова прислушиваясь къ болтовн баронессы.