И она вдругъ принялась старательно прочесывать старику волосы рядъ за рядомъ, глубоко забирая гребнемъ и не отряхая его. Я слдилъ и собиралъ, что могъ, съ подушки. Старикъ гоготалъ отъ пущаго удовольствія и, какъ пьяный, махалъ руками. — Ту-ту-ту! — бормоталъ онъ и моталъ головою, и опять гоготалъ. Но вдругъ веселое лицо его все передернулось, и онъ закричалъ:- Чортъ!
— Врно, ему больно, — сказалъ я.
— Ну вотъ еще! — отвтила баронесса и продолжала свое дло.
Тогда Фредрикъ Менза принялся плеваться да такъ, что со стны потекло, и отрапортовалъ цлую уйму проклятій. Жутко было слушать. Я не могъ дольше выдержать и сказалъ: — Однако, ему теперь наврно больно.
Баронесса остановилась, взяла у меня изъ рукъ картузъ, тщательно подвернула уголки и закрыла окно. Когда мы вышли оттуда, она зашла еще къ Іенсу Папаш и къ скотниц и велла имъ хорошенько вычистить коморку Фредрика Мензы. Потомъ попалась ей навстрчу Петрина, которой она сказала:- Ты изволь прибирать Фредрика Мензу, если желаешь оставаться жить тутъ. — Я и то стараюсь, — захныкала Петрина, — да просто силъ никакихъ нтъ содержать его въ чистот. Онъ хватаетъ себя за всякія мста и день-деньской мажется всякой дой. Хоть бы Господь прибралъ его! Вчера мы смнили ему рубаху, а сегодня опять глаза-бы не глядли. — Возьми въ лавк холста, — сказала баронесса, и нашей ему рубахъ; и ты должна мыть и чесать его каждый день и смнять на немъ блье сколько-бы разъ ни приходилось. Помни-же! — сказала она и кивнула.
Баронесса была молодецъ распорядиться; не хуже отца. Къ сожалнію, посл того, что обнаружилось впослдствіи, я имлъ поводъ сильно заподозрить баронессу съ ея бумажнымъ картузомъ, въ который она собирала наскомыхъ. Но я цнилъ ея довріе, — она и не заикалась о томъ, чтобы я молчалъ, — и потому я былъ нмъ.
Нсколько дней спустя, мы съ баронессой стояли на двор и разговаривали; въ это время мимо проходилъ Гартвигсенъ.
— Какъ-то вы тутъ отдлались? — спросилъ онъ. — У насъ въ дом скоро житья не будетъ.
— Ну?
— Чистое народное бдствіе, нашествіе вшей и прочее, — сказалъ Гартвигсенъ. — Видно, мы заполучили ихъ на пароход. Мн теперь и даромъ не надо этого судна.
— А мы ничего такого не заполучили, — отозвалась баронесса.
— Вотъ какъ? — сказалъ онъ. — Да мн-то еще спола-горя, а вотъ супруга моя обмываетъ весь домъ сверху до низу и плачетъ.
Баронесса взяла Гартвигсена за руку и увлекла съ собой по двору. Я просто не зналъ, что и подумать. Вдругъ я услыхалъ слова баронессы:- Хороша-же хозяйка Роза, что даже не можетъ вывести грязи въ дом! — и затмъ они еще порядочно прогуляли вмст, но кончилось дло, какъ и всегда, тмъ, что Гартвигсенъ раскланялся и пошелъ домой.
Бдная заблудшая баронесса Эдварда!
XXIX
Запахло весною; снгъ началъ таять и на поляхъ и на тресковыхъ площадкахъ; вороны и сороки принялись таскать сухія втки. И мн уже недолго оставалось пробыть въ Сирилунд.
Сегодня баронесса вошла ко мн въ комнату и бросилась на стулъ. Глаза ея дико блуждали, а все лицо было заплакано.
— Что случилось? — спросилъ я.
— Онъ умеръ, — отвтила она. Я такъ и знала. Ничего не случилось.
— Кто умеръ?
— Гланъ. Въ Индіи. Напечатано въ газетахъ. Семья извщаетъ. Въ Индіи — сказано.
Она съ трудомъ выговаривала слова и кусала себ губы. Мн стало жаль ее, и я сказалъ:
— Печальное извстіе! Но не вышло-ли какой ошибки… спутали имена?
— Нтъ, — сказала она и опять закусила губы, такъ что кровь выступила, и мн вспомнились слова Мункена Вендта, что ротъ ея какъ будто расцвлъ.
Посидвъ съ минуту, она встала и ушла изъ моей комнаты. Ей нигд не сидлось; она побывала даже въ контор у отца. Посл же обда она слегла въ постель, а часъ спустя послала за мною.
— Ничего не случилось, — сказала она мн, когда я вошелъ. — Я знала, что онъ умеръ. А теперь вотъ извстіе, что онъ умеръ въ Индіи. Ну, да это все равно.
— Я все думаю, что могла произойти ошибка; смшали имена, — началъ было я утшать ее.
— Нтъ, нтъ! — отвтила она. — А вотъ что… вы меня извините, что я такъ ворвалась къ вамъ сегодня и теперь еще послала за вами… Ошибка? Какая же ошибка?
— Изъ Индіи долгій путь; извстіе долго шло, — отвтилъ я. — Весьма возможно, что просто спутали имена.
— Вы думаете? Можетъ быть, — сказала она.
Но она, видимо, уже оставила всякую надежду. Она пролежала нсколько сутокъ и, когда встала, не скоро еще оправилась. У нея появилась привычка хватать себя обими руками за бока, и она такъ исхудала за это время, что длинные пальцы ея почти сходились вокругъ ея пояса; да, она стала узка въ таліи, какъ песочные часы. Но она была хорошей породы и понемногу оправилась. Когда рыбаки стали возвращаться домой съ Лофотенъ, въ ней уже не было замтно никакой другой перемны, кром того, что она стала еще взбалмошне и своенравне прежняго. Она какъ будто готова была схватиться и съ небомъ, и съ землей изъ-за судьбы Глана. Положительно, она сама себя изводила.