Роза (пер. Ганзен)

— Катастрофы?.. Ахъ, да. Нтъ, и думать не хочу. Все это какъ будто уже давнымъ-давно случилось, много лтъ тому назадъ.

— Есть, однако, чмъ вспомнить его, — сказалъ я.

— Не знаю, — отвтила она, — все это ушло отъ меня такъ далеко. Да, съ этимъ покончено. Вы вдь сами слышали весь нашъ разговоръ. И я могу только радоваться, что всему этому конецъ. Правда, конецъ вышелъ очень печальный, но… Теперь мн остается только заботиться о себ и о своихъ, какъ должно.

И только! — подумалъ я. Ну, а я-то, куда мн дваться? Я какъ будто весь сжался въ комокъ, а вс мысли мои только и вились около этого человка, который сидлъ тутъ предо мною. Почему я не всталъ и не ушелъ? Какое-то отчаяніе держало меня въ полномъ оцпенніи. Я, какъ сквозь сонъ, слышалъ, что сказалъ что-то, а Роза переспросила:- Что? — увы, во мн уже не оставалось и тни дкой и бодрящей гордости; душевное убожество было моимъ удломъ, а я превратилъ его въ свое занятіе, въ доходную статью; я уподобился Іенсу Папаш, выпрашивавшему кости.

— Я долго стоялъ тамъ, на дорог, ночью, и видлъ у васъ въ окн огонекъ, — сказалъ я.

Неужто и это не поможетъ? Хоть скажи мн спасибо, улыбнись сквозь слезы!

У Розы легла морщинка на переносиц.

— Врно, вы зажгли огонь для ребенка; онъ безпокоится по ночамъ? — продолжалъ я.

— О, нтъ, — съ живостью отозвалась она на это. — Его только надо покормить, и онъ опять крпко спитъ.

Теперь я могъ-бы встать. Такъ сдлалъ-бы Мункенъ Вендтъ, такъ сдлалъ-бы Николай Аренценъ.

— Да, да, да! — сказалъ я и вздохнулъ, оглядывая потолокъ и стны, чтобы казаться равнодушнымъ.

— Право не знаю, что предпринять весною; отправиться, что-ли, съ Мункеномъ Вендтомъ…

— Такъ вы не останетесь въ Сирилунд? — спросила она.

— Не знаю. Лучше всего, пожалуй, было-бы лежать на двадцатисаженной глубин.

— Ну, полно-же вамъ такъ отчаиваться! — сказала Роза ласково-участливо. — Бдняжка вы! Трудно вамъ теперь. — Вдругъ я увидлъ, что она прислушивается къ шагамъ наверху. — Кажется, принцъ проснулся, — сказала она и встала.

Тутъ, наконецъ, и я всталъ и протянулъ ей руку.

— Если встртите моего мужа, скажите ему, чтобы онъ не забылъ, о чемъ я просила его, — сказала мн Роза въ сняхъ.

А мн было такъ горько; я самъ себя не помнилъ и отвтилъ:

— Если только не забуду. Постараюсь.

— Ну-ну, — сказала Роза кротко и пошла на верхъ.

Идя домой, я далъ себ слово никогда больше не переступать порога Розы, кром, какъ передъ самою разлукой, на прощанье. Я встртилъ Гартвигсена и передалъ ему просьбу Розы.

— Само собой, я не позабылъ, зачмъ пошелъ, — сказалъ Гартвигсенъ. — Супруга моя вотъ уже сколько разъ просила меня разсчитаться съ Маккомъ по моему счету въ лавк и прочее, чтобы мы знали, что у насъ есть. Это она врно разсудила. Теперь у насъ ребенокъ; приходится думать не о себ только. Ну, вотъ я и разсчитался за все до послдней ниточки. Суммы вышли такія, что всякій другой на стулъ-бы свалился безъ языка. Да, смю сказать!

Итакъ, Гартвигсенъ, повидимому, собирался взяться за умъ. Вроятно, Роза помогла ему ршиться на это и будетъ впредь направлять его, руководясь своимъ свтлымъ и добрымъ разумомъ. Я потомъ узналъ отъ Стена Приказчика, что у Гартвигсена былъ ужасающій личный счетъ по лавк и складамъ; но теперь онъ разсчитался окончательно. Можно было только хвалить готовность Гартвигсена приходить на помощь въ нужд всмъ и каждому, но вдь нельзя-же было ему вчно продолжать свое: запишите на В. Гартвича!

Онъ былъ ребенокъ. Вотъ онъ стоялъ теперь предо мной, посл своего крупнаго разсчета, и у него одно было на ум: дать понять мн, чужому, постороннему человку — какая онъ сила.

— Однимъ словомъ, — повторилъ онъ, — всякій другой свалился-бы съ ногъ, а я, небось, устою. Длать нечего. — И онъ принялся намекать на то, что затвалъ на дняхъ. — Такое устрою, что уму помраченіе. И дешево тутъ не отдлаешься! — добавилъ Гартвигсенъ, кивнулъ мн и, посмиваясь, пошелъ своей дорогой.

XXVIII

Подошла Пасха; съ Лофотенъ пришло на побывку домой нсколько лодокъ. Рыбаки привезли свжей рыбы; уловъ былъ въ этомъ году обильный, и вс съ надеждой смотрли на будущее.

Сегодня 16 апрля, ровно годъ, какъ я пришелъ сюда. Весь день просидлъ я въ своей комнат, много думалъ и вспоминалъ свое прошлое. Когда показалось полуденное солнце, мн захотлось начать новую картину, написать видъ, который открывался изъ моего окна: на переднемъ план поля, потомъ часть мельницы и за нею кряжъ; все въ снгу и залитое солнцемъ. Вотъ и будетъ чмъ заняться на Пасх, когда время потянется ужъ черезчуръ медленно. Но только глазамъ достанется.