Рождение человечества. Начало человеческой истории как предмет социально-философского исследования

Другим подтверждением инстинктивности первобытного труда мы видим результаты исследований по воссозданию картины окультуривания растений. Сегодня известно 20 центров окультуривания растений, разбросанных по всему миру, развивавшихся асинхронно и с разным набором культур. Возможно, со временем их окажется больше, но уже и имеющейся информации достаточно, чтобы исследователи могли сделать первые обобщающие выводы. Прежде всего, «почти во всех случаях одомашнивание растений начиналось примерно за тысячу лет до появления первых оседлых поселений земледельцев с навыками аграриев». Во-вторых, обращают на себя внимание независящие от локальных особенностей «сходные темпы формирования морфологических признаков культурных сортов или видов»205. Сопоставление этих выводов раскрывает перед нами интересную картину. Предполагать, что наши предки на протяжении не менее 30–40 поколений сознательно реализовывали «тысячелетний план» доместикации растений, из поколения в поколение передавая принципы искусственного отбора, результаты которого будут использоваться в отдалённом будущем, у нас никаких оснований нет. Окультуривание везде происходило само по себе – просто за счёт того, что люди снова и снова высаживали в землю одну и ту же популяцию растений, что позволяло закрепляться в ней случайным мутациям. Получение культурных сортов не было результатом целенаправленного, сознательного акта, а было случайным бонусом за верность традициям предков. Однако труд не может быть случайным, он или соответствует имеющейся общественной потребности, или не соответствует и в таком случае не является трудом. Мы не можем остановиться на признании селекции растений случайной. Раз это не была сознательная деятельность, значит, независимо от характера первобытного труда в целом, работу по выведению культурных сортов следует признать подчинявшейся инстинкту – инстинктивным трудом.

Остается вопрос: насколько сознательным было кочевое ведение сельского хозяйства в целом? По счастью, у нас есть возможность приблизиться к его решению, благодаря наличию в культурном багаже человечества такого уникального – древнейшего и в то же время достаточно хорошо изученного – памятника, как Ригведа. Арии времен слагания гимнов Ригведы (записанных гораздо позже) представляли собой как раз таких кочевых земледельцев, какие нас сейчас интересуют. Общая характеристика сознания ариев Ригведы на основе палеопсихологической теории Поршнева была дана в специально посвященной этому статье206, здесь же мы рассмотрим исключительно их отношение к земледелию, используя результаты исследований крупнейшего отечественного специалиста по ведийской культуре Татьяны Яковлевны Елизаренковой.

«Сочетания существительных – названий поля—луга— пастбища в РВ [Ригведе – В. Г.] с глаголами свидетельствуют о том, что поля и прочее завоевывали, захватывали, добывали, находили (боги для адептов), но ничего нельзя сказать на основании этих сочетаний, что поля вспахивали, засевали и т. п. (хотя об этом есть прямые свидетельства иного рода – гимн божествам поля IV, 57)»207.

Уже на основании этого можно предположить, что сам по себе труд, как гарант «обмена веществ между человеком и природой» (Маркс), даже во времена слагания ранних ведических гимнов ещё оставался в значительной части вне сознания, носил в себе черты «первых животнообразных инстинктивных форм труда», которые Маркс, отметив, вывел из-под своего рассмотрения в 5-й главе 1-го тома «Капитала». Ведь если человек осознает себя возделывающим почву, то мы вправе ожидать, что в многочисленных гимнах, в которых он об этой почве прямо ведет речь или упоминает, он как-нибудь, да проговорится о своем сознании. Но в Ригведе этого нет.

Но, может быть, арии Ригведы вовсе не возделывали почву, а лишь собирали урожай дикорастущих злаков? Опять нет: гимн, указанный Т. Я. Елизаренковой, прямо говорит об обратном:

«IV, 57. <К БОЖЕСТВАМ ПОЛЯ>