Рождение казака

Под прикрытием друга, Бойченко выпрыгнул следом. Сгустившаяся банда с рыком развернулась, и оттеснила ребят к забору, а затем и за него. Теперь подростки оказались спинами к левой башне главного корпуса. Друзья тут же уловили расклад – вот-вот и они окажутся в западне между зданием и башней, откуда, они точно знали, выхода нет.

– Осторожно справа! – взвизгнула Елена Юрьевна, и сын отбил первый удар сабли.

Толпа загикала. Нападавшие возжелали зрелища. В первые же секунды стычки Паша раскусил, что перед ним опытный боец, пробить которого будет сложно, и юноша взялся за тактику изматывания. Они кружились, делая поочерёдно выпады и отражая атаки. Махи, уколы, рубка – боевые приёмы следовали один за другим. Мертвенно-бледный Глеб, с волос которого ещё капала вода, будто совсем не чувствовал холода пронизывающего октябрьского ветра, он с нарастающей паникой следил за предрешённым поединком.

Когда противники устали и начались зеркальные повторы, Елена Юрьевна, которая всё это время, железной хваткой держась за края укрытия, испытывающая на себе весь ритм сечи, изо всей мо́чи закричала:

– Вложенный удар!

У сына сработала моторная память, и он автоматически совершил то, что показал Кордоленский. Раздался хруст, противник взвыл от боли раненным зверем. Кости запястья не выдержали напора от молодецкого вложенного удара.

Внезапно всё смолкло. Толпа переваривала произошедшее, и дипломированный психолог нанесла решающий удар. Ангел-хранитель взмыла в небо. Серебряный звон отбил охоту драться, у кого бы то ни было. Ребята зычно заликовали. Но бандиты быстро пришли в себя, крутя головами, пытаясь понять природу звука, они ринулись на обидчика, но внезапно снова встали как вкопанные, смотря поверх головы Степанцева. Паша обернулся. По аллее к ним мчалась группа всадников. Городовые полицейские и казаки во главе с есаулом. Они были уже совсем близко. Емельян Прохорович сродни атомному ледоколу вспорол ледяной пласт набросившихся на него, словно стая диких собак бандитов и разметал их как щепки. Почувствовав такую мощь, те ударились в рассыпную.

*картуз – мужской головной убор, наподобие не форменной фуражки, с твёрдым козырьком.

**кодла (крим. жаргон) – шайка / банда.

Глава 14

В облачно-густом паре русской бани, что при казарме, было не продохнуть. Паша и Глеб, завёрнутые в простыни, разгорячённые от берёзовых веников энергичных банщиков, вышли отдохнуть от жа́ра в предбанник, где посреди бревенчатого помещения, обвешанного всякого рода диковинными банными штуковинами, стоял грубо сбитый, но идеально отшлифованный деревянный стол с глиняными крынками, в которых юношей ждал травяной настой.

Ангел-хранитель, умиляясь розовощёкими подростками, вынырнула из-за стопки с сухой одеждой:

– Простуду не прихватили?

Весёлым шепотком сын ответил:

– Не-а. Мам, нас жупаны спасли. Слава Богу, мы не в них выкупались, а то даже не знаю, как бы выплыли. Да и с баней подфартило. Её к субботнему утру уже с вечера приготовили.

Друзья уселись за стол и взялись за лечебный напиток, который по наказу банщиков, совмещающих роль лекарей, должны были испить до дна.

Сморщившись как от доброй порции свежеприготовленной ядрёной горчицы, Паша отставил крынку:

– Фу, ну и гадость! Что это за протухшую кислятину нам подсунули?!

Сразу оробевший Глеб, только что собиравшийся пригубить, тут же опустил глиняный сосуд:

– Что так мерзко на вкус?

И тут одноклассник расхохотался:

– Видел бы ты сейчас своё лицо! Вкуснотища! Сам попробуй! Это по ходу зелёный чай, имбирь и ещё что-то.

– М-м-м, тут ещё мелиса, – протянул Бойченко, сделав несколько глотков.

– И родиола розовая, – поделился секретом зелья есаул, который тоже завернувшись в простынь, вышел из парной.

Емельян Прохорович недавно присоединился к подопечным. Им ещё только предстоял разговор о случившемся.

Могучий мужчина сел напротив инстинктивно прижавшихся друг к другу юношей, и буравя тяжёлым взглядом, где, тем не менее, можно было разглядеть, как мелькают озорные чёртики, вымолвил:

– Ну, что сказывайте хлопцы, как вас так угораздило?

– С чего начать? – зажмурился Степанцев.

– С конца не надо. Его я видел. Только не придуривайся боле про потерю памяти, а то выпорю.

– Э-э-э я не придуриваюсь…, – жалобно протянул Паша, единым махом представив перспективу, если попытается рассказать о том, что прибыл из будущего, и ясно осознав, что тогда уж им точно несдобровать.