Рождение Мары

Когда завтрак закончился, девушка-зарянка заторопилась переодеваться к празднику, и Мара с сожалением побрела к главному зданию. Она не думала, что простой разговор на русском когда-нибудь станет для нее столь редким удовольствием.

Оставшись в одиночестве, она вспомнила про телефон Коркмаза и вновь почти решилась набрать номер, но на сей раз ее отвлек Нанду. Он шел по дорожке, нервно озираясь по сторонам, а следом семенила шумная полноватая женщина. Ее бронзовые от загара руки украшало такое количество браслетов, что одними только солнечными бликами можно было спокойно поджигать муравьев. Она жужжала и квохтала над сыном, потом остановила его и, послюнявив палец, вытерла с его щеки остатки еды. И в самый разгар этой позорной сцены Нанду заметил Мару. Его лицо вытянулось от ужаса. Он что-то пробурчал маме, а потом умоляюще посмотрел на девочку:

– Ты ничего не видела!

Она широко улыбнулась. Подарок за подарком! Конечно, трепаться направо и налево о том, что Нанду – маменькин сынок, она не собиралась. Последние два дня парень отбывал наказание на кухне за то, что спас ее от Вукович. Но искушение подразнить его было слишком велико.

– Добрый день! Счастливого солнцестояния! – Она протянула руку маме Нанду. – Меня зовут Мара.

– Приятно познакомиться! Донна Зилда. Ты дружишь с моим Нандинью?

– Да. Он замечательный и воспитанный мальчик.

– О да! Любит изображать из себя рок-звезду, но в душе – самый настоящий ангел, – донна Зилда поправила растрепанную шевелюру сына.

Джо рассказывал, что у Нанду как минимум час уходит на создание этой видимости беспорядка. Мара улыбнулась еще шире.

– Тебе, наверное, пора? – Нанду выразительно вращал глазами.

– А вы уже видели праздник? – Притворившись шлангом, она снова обратилась к донне Зилде. – Говорят, там будет что-то невероятное.

– Я как раз собиралась, но Нандинью все пытается показать мне свою комнату. Как будто я там что-то не разглядела, когда привозила его!

– Но ведь и праздники эти ты видела, когда здесь училась! – Нанду явно не хотел появляться на публике вместе с мамой. – Я выступаю только после обеда.

– Твои выступления я слушала за стенкой пятнадцать лет! На других детей мне тоже интересно посмотреть.

– А я как раз собиралась на праздник! – встряла Мара. – Может, пойдем все вместе?

– С удовольствием, – донна Зилда потащила Нанду обратно к главному зданию. – А то мне уже начинало казаться, что он хочет от меня избавиться. Что в этом такого, верно? Разве можно стыдиться материнской любви? Ты только посмотри на него: отрастил два волоска на подбородке и считает себя взрослым мужчиной. Для меня он всегда останется моим сладким Нандинью. Подумать только! До трех лет не отлипал от моей груди, а теперь дотронуться до себя не дает…

Нанду закатил глаза и провел по лицу пятерней. Маре стоило нечеловеческих усилий сохранить вежливо-заинтересованное выражение лица и не расхохотаться.

Пока они обходили главное здание и шли к полям для тренировок, где должны были проходить все торжества, девочка узнала о Нанду много нового. Донна Зилда просто фонтанировала компроматами. И все же отчасти Мара завидовала своему другу: пусть болтливая и назойливо заботливая, мама у него все же была. С такой пронзительной нежностью и гордостью на нее, Мару, уже никогда никто не посмотрит. А он, дурак, только дергается, когда ему отковыривают от футболки прилипшую крошку.

Тренировочное поле превратили в площадку для выступлений. Разграничительные сетки сняли, вдоль противоположной от раздевалок стороны установили ряды скамеек. Все кругом было украшено желтыми и оранжевыми гирляндами из бумаги. На высоком судейском кресле небрежно восседал Кевин, красавчик-третьекурсник из зимних. По нему сохла добрая треть девушек Линдхольма, и он об этом знал, поэтому вел себя так, будто позировал стайке папарацци на ковровой дорожке Голливуда. Ему выдали мегафон, чтобы он объявлял номера.

Мара отыскала глазами Брин и ее семейство. Это было нетрудно: белая макушка работала не хуже маяка. Вместе с Нанду и донной Зилдой они пробрались к исландцам, чтобы познакомиться с родителями Брин. Если светло-русая Эйрун во многом напоминала младшую дочь, то Ивар был схож со старшей Сигрун. Те же очки, те же обыкновенные для среднего европейца невнятно-коричневые волосы. А Эйрун словно сошла с полотна какого-то романтического художника. Лебединая шея, отрешенный загадочный взгляд синих глаз. Ее руки с длинными пальцами вполне годились для игры на арфе. Они с Брин обе казались Маре лесными нимфами в своих длинных сарафанах.

Ивару же досталась в семье роль камня, который не давал воздушным шарикам исчезнуть за облаками. Он сухо поздоровался с вновь прибывшими и с головой ушел в разговор с Сигрун о деятельности оргкомитета. Судя по всему, в годы своей молодости он развлекался тем же.

Джо с отцом появились на поле, когда над трибунами эхом разносились вступительные слова Кевина. Мара, Брин и Нанду с вежливой улыбкой представились родителю своего друга, поздравили его с днем солнцестояния, но в ответ услышали лишь одно короткое слово:

– Билл.