Рождение нации

Всеслав явно не хотел делать того, что требовал от него Кову, желая предъявить «подарок» сначала ему одному. Но делать было нечего, и он тяжелой старческой походкой пошел к носилкам. Чуть приподняв полог переносного шатра, он что-то тихо сказал внутрь его и протянул туда руку. Тут же на его руку оперлась небольшая холеная, явно женская ладонь, с пальцами унизанными множеством сверкающих золотом колец и перстней с разноцветными драгоценными камнями в оправе. Эта ладонь, несомненно, принадлежала очень знатной и богатой женщине. И в самом деле, Всеслав вывел из шатра женщину в роскошной узорчатой одежде и высоком головном уборе, обычном парадном одеянии знатных кривичанок. Из-за головного убора она показалась очень высокого роста, а из-за немалой полноты величественно-монументальной. Ее молодое округлое лицо покрывал румянец волнения. Цвет лица свидетельствовал о том же, о чем и руки – это не простолюдинка, что целыми днями работает в поле на солнце и ветре, или готовит еду и убирает жилище. У нее была такая осанка, что казалось легче наклонить столетний дуб, нежели ее.

У Кову словно в глазах померкло. Он увидел свою молодую жену Мокшану, разодетую в роскошные одежды и украшения, что знатные кривичанки покупали у купцов, торгующих в Ромейской державе, известной на весь мир своими предметами роскоши. Всеслав держа за руку вел ее к нему, затем он остановился, отпустил руку, а она продолжала идти…

Батюшка… батюшка…– она произносила слово по мещерски, но с ужасным славянским акцентом и от волнения не могла вспомнить второго нужного ей сейчас слова.

– Войма… доченька,– сердце едва не выскочило у Кову из груди, когда на нее легла голова его дочери…

Когда мещеряки поняли, что из переносного шатра вышла не кто иная как их княжна, пятнадцать лет назад уведенная в полон, их враждебность безо всякой команды окончательно пошла на убыль, сменилась интересом, любопытством. Кову, даже придя в себя, долго не мог «переварить» случившегося. Он такого никак не ожидал. К тому же он помнил дочь еще девочкой, а сейчас вдруг увидел такой вот взрослой роскошной красавицей. Стало очевидным, что Воймегу кривичи не только не продали, но она явно у них не на положении наложницы и тем более смердки. И хоть Кову немало растерялся, он спрашивал Всеслава с прежней враждебностью:

– Ты что сотворил с моей дочерью? Сначала сделал полонянкой, а потом выдал замуж за кого-то из своих ближних слуг?

Всеслав усмехнулся и отрицательно качнул головой:

– Княжну выдавать нельзя даже за воеводу, не по чину будет.

– Неужто, сам женился!?– теперь к враждебности добавилось и брезгливое изумление.

Всеслав никак не ждал такого вывода и от неожиданности даже закашлялся, замешкался с ответом, что Кову расценил как подтверждение своей догадки:

– Может и дети уже есть!?– Кову говорил таким тоном, что не вызывало сомнений – и такому «раскладу» он совсем не рад. Да Всеслав богатый и влиятельный князь, но он старик… и вопрос о детях был задан с неприязнью и издевкой – если детей нет, то все ясно, а если есть – твои ли они?

Всеслав, опустив голову, молча терпел явную обиду. Наконец Кову не выпуская из руки ладони дочери повернулся к своему дому и повел ее, и как бы невзначай кивнул и Всеславу – иди и ты…

В доме Кову накрыли стол, растопили очаг. Воймега бегала по дому, смотрела, вспоминала о своем детстве, а оба князя сидели за чашами с крутой медовой настойкой. Всеслав все это время молчал, не реагируя даже выражением лица на всевозможные высказывания Кову с оскорбительным подтекстом, будто не слышал. Из чего Кову еще более уверился что прав – его дочь молодая жена старого кривичского князя. Потому так долго он и не общался с Кову – ждал пока зарастет рана старой обиды и вот только теперь решился. Всеслав продолжал молча пить мед, пока не подошла, наконец, набегавшаяся по родному дому Воймега. Кову не заметил, как Всеслав подал ей какой-то знак, та в ответ чуть заметно кивнула и тоже присела за стол и немного пригубила хмельного меда. Красный лицом и от хмельного и от уничижительных слов и тона Кову, Всеслав вдруг зашелся веселым смехом вперемешку с кашлем – видимо старый князь простудился в дороге. Кову удивленно взглянул на него, не понимая, чем вызван этот смех.

– Чего веселишься князь?– сурово вопрошал Кову.

– Да вот слова твои, там на людях неудобно было, а здесь не могу больше, смех разбирает сил нет,– Всеслав вновь засмеялся.– Говоришь я твою дочь в жены взял… Ну сам подумай, зачем мне в старости молодая жена?… Тебе вот нужна молодая, или вообще баба?

– Сейчас без надобности, а вот еще лет десять назад… – по-прежнему не понимал веселости Всеслава Кову.