Рождение нации

– Я думал, что ты сразу догадаешься, но раз ты от ненависти ко мне совсем думать не хочешь, то слушай. Ты же знаешь, что мой сын Вячеслав своей рукой покарал убийцу жены твоей, не позволил ему надругаться над твоей дочерью… Он полюбил ее… Он ее муж, а не я!– Всеслав смотрел на Кову со снисходительной усмешкой, улыбалась и Воймега, отвернувшись в сторону – ей тоже тяжело далось до сих пор молча выдержать «умопомрачение» отца, чтобы сделать все разьяснения вот так в домашней обстановке, а не ставить раньше времени в известность посторонних людей. При дворе кривических князей уже давно существовал некий внутринний придворный церемониал – что можно говорить между людьми знатными, то вовсе не обязательно выносить на обсуждение всему простонародью.

– Что… твой сын?– как ни странно такое почему-то до сих пор не приходило в голову Кову.

– Да… она жена моего сына, а после того как три лета назад померла моя старая жена является хозяйкой всего княжьего дома. Потому и дела все она решает как княгиня. А про детей… да есть у нас с тобою уже двое внуков и одна внучка. Так что мы с тобой князь со всех сторон родичи. А ты, кажись, меня изрубить на куски хотел, а?– Всеслав вновь негромко засмеялся…

Тяжело давалось мещерскому князю осознание обрушившихся на него новостей. Воймега, после того как отец отвел ее на место погребения матери долго плакала. Она почти забыла мещерский язык, и Кову общался с ней преимущественно на славянском. Но в свою очередь Кову знал язык кривичей весьма неважно, а сказать своей внезапно нашедшейся дочери ему хотелось очень много, еще больше спросить у нее: как живет, не скучает ли по родине, оказывает ли муж и другие кривичи ей должное уважение… Хотя, уже по ее внешнему виду и властным приказам отдаваемым ею время от времени дружинникам, все указывало на то, что Всеслав говорил правду, и Воймега стала фактически полноправной кривичской княгиней. С другой стороны на Кову произвело неприятное впечатление то, что дочь, за это время превратилась хоть и в высокородную, но абсолютную кривичанку. Несмотря на то, что она стала очень похожа на свою мать, осанистую, дородную, но и дородство у нее было какое-то не мещерское.

Лесная и приозерная жизнь заставляла и мещерских женщин из зажиточных семей много двигаться, ходить по лесу в поисках грибов, ягод, лесных орехов. Лесного собирательства не чурались даже женщины из княжеских семей. Та же Мокшана несмотря на все свою немалую полноту была очень подвижна. Потому холеность и дородство Воймеги произвели сильное впечатление в селище, таких женщин особенно среди молодых здесь не было ни одной. Чем больше смотрел Кову на свою, сейчас уже двадцатисемилетнюю дочь, тем меньше узнавал. В детстве это была упругая, резвая девочка, которая с другими детьми без устали бегала по окрестным лесам, купалась, несмотря на материнские запреты, в озере. А сейчас? По всему она в основном сидит в своем тереме, много спит, много ест и мало двигается. Похоже, и питалась Воймега эти пятнадцать лет совсем не тем, чем в детстве. Пища мещеряков это в основном дичина, рыба и всевозможные лесные плоды. А вот что касается хлеба, редкий год его хватало до нового урожая. А так как племя жило далеко в стороне от торговых путей, то и выменять его на что либо мещерякам было сложно. Даже в княжеском доме не всегда имелось в достатке хлебных запасов. Впрочем, может быть именно недостаток мучной пищи вместе с образом жизни не позволял мещерячкам, за редким исключением, даже в возрасте накопить слишком уж большие телесные излишки. Сейчас же видя округлые щеки дочери и распиравшие парчовое одеянием тугие, массивные формы… Чтобы в двадцать семь лет так выглядеть, даже родив троих детей, надо есть много мучной пищи, жить в холе и неге, и не со стариком, а с любимым мужем в расцвете мужской силы. Ни одна из ее бывших подруг-ровесниц так пышно не выглядела. Ну и ее одежда – наверняка женщины селища на все лады обсуждают невиданные ткани, пошив, обувь в которых красовалась их бывшая княжна. Ведь вся одежда даже не бедной мещерячки летом – длинная льняная рубаха, на ногах онучи, зимой та же рубаха только вниз одевали шерстяные порты, сверху шуба, на ногах те же онучи только из валяной шерсти, да на голове шапка или плат опять же из шерсти. А бедные те и зимой и летом в тех же рубахах и лаптях из лыка. Как живут другие народы, что едят, во что одеваются? Если не считать ближайших соседей говорящих на том же языке, лесовики-мещеряки ничего этого не знали. Так что Воймега показалась лесным затворникам пришелицей из далекого чудесного мира, о котором мещеряки не ведали. Шелк и парчу, из которых состояла ее верхняя одежда, здесь видели впервые, но особенно поразила ее обувь – сшитые по ноге красные сафьяновые сапоги на каблуке со слегка загнутыми вверх носами. Эти сапоги поразили местных женщин больше, чем даже обилие колец и перстней на ее пальцах, серег и подвесок с драгоценными камнями – такую обувь, изготовленную специально для знатных женщин, здесь видели тоже впервые.