Рождение нации

– Что-то долго мы сегодня с тобой постельничаем Войма, идти надо, а то дела, поди, заждались,– Вячеслав подошел к большому овальному ромейскому зеркалу, стоявшему в углу опочивальни. Обычно в него смотрелась жена, но сейчас и князь с интересом, будто видел впервые, смотрел на свое обнаженное отражение. Правая нога, она сломана после падения с лошади и срослась не совсем правильно и даже на глаз кажется чуть короче левой. Он к ней приноровился и давно избавился от хромоты. Следы от ранений, стрелой в бок и топором через кольчугу на предплечье, характерными шрамами выделялись на теле этого физически развитого, без намека на телесные излишки, мужчины-воина тридцати пяти лет от роду. Остался ли муж доволен своим отражением, княгиня так и не поняла, ибо он тут же накинул на себя бархатный хазарский халат, подошел к омовельне, смочил лицо, бороду, вытер их расшитым цветами рушником. Обычно князь, привыкший в походах обслуживать себя сам, и дома редко пользовался услугами челяди, когда одевался, в отличие от жены. Та, напротив, за исключением дней, когда болели дети, церемонии вставания с постели и одеванию придавала большое значение. И сейчас она, лежа на перине, ждала, когда Вячеслав, как обычно, быстро одевшись и умывшись, выйдет, чтобы позвать прислужниц во главе с Кикурой. Но князь на этот раз решил ускорить процесс подъема жены с постели. Он подошел к супружескому ложу и резким движением сорвал покрывало, княгиня только и успела охнуть от неожиданности. В том же зеркале отразилось ее молочно-белое сдобное тело с синими разводами на объемистом животе – следами от порывов во время родов. Она подняла руки, вроде бы пытаясь прикрыть тяжелые, словно вымя невыдоенной коровы груди и поросшую светлым пушком складку внизу живота. Но не сделала ни того ни другого, сама засмотревшись на свое отражение в зеркале. Князь смотрел то в зеркало, то на застывшую в недвижимой позе жену, словно сравнивал разных женщин, потом подошел ближе.

– А ну-ка вставай княгинюшка сахарная, хватит тело свое белое нежить и так мягче пуха,– Вячеслав схватил жену за небольшую ладонь с отметинами от колец и перстней на пухлых пальцах и сильным, но в то же время бережным движением буквально выхватил супругу из перины.

Княгиня вновь лишь успела по-бабьи охнуть. Князь держал ее за руки, не давая возможности ни вырваться, ни прикрыться и вновь смотрел то на нее, то в зеркало:

– Хороша ты Войма, сколько лет на тебя гляжу и не нагляжусь. Говорят, что бабы после родов красу теряют, а по мне так ты все краше становишься,– при этом Вячеслав отпустил одну руку жены, слегка повернул ее и увесисто шлепнул по мощному заду, вызвав соответствующий звук и колыхание сочной плоти.

Воймеге было прохладно после теплой постели, но она терпела, лишь чуть взвизгнув после шлепка:

– Ну, Вячек, синяя метина же будет.

– Какая метина, я же любя… Ладно, хватит, придется тебе сегодня быстрее одеться. Мне надо скорей ближних советчиков собрать, и тебе там тоже быть надобно. Важные думы будем думать, и твой совет понадобится.

Вячеслав сумел заронить у жены сомнение в правдивости доведенных до нее сведений о насилиях, совершенных кривичскими смердами в отношении мещерских девок. Та деревня три года назад обосновалась на берегу одного из небольших лесных озер в мещерских лесах. Первый год те смерды перезимовали в землянках, терпя много невзгод и тягот, перемерло много стариков и малых детей. Тем не менее, участок под посевы был вырублен, пропален палом, из бревен поставили избы. Как и положено кривичам те смерды были непоседливы, шастали по окрестным лесам, изучали свое новое место проживания. Среди молодых парней нашлись и такие, которые своим в основном черноволосым девкам, предпочитали светло и рыжеволосых воймежных мещерячек…

После ухода мужа княгиня, наконец, кликнула девок, и пока они ее спешно одевали, умывали, причесывали, расспрашивала Кикуру о подробностях случившегося межу кривичскими парнями и девками-мещерячками. И когда старуха выложила абсолютно все что знала, княгиня уже почти не сомневалась в правоте слов мужа. Действительно ее отец, пожалуй, сам спровоцировал случившееся.

Едва вся княжеская семья собралась в горнице, где был накрыт завтрак, на двор во весь опор влетел верховой гонец с дальней заставы со стороны вятичей.

– Князь… вятичи… дружина по Медвежьей реке вверх поднимается, с лошадьми и припасами! Дня через три на нашей заставе в устье Яузы будут. Много долбенок и большие лодки есть, лошадей везут, все оружны. Не иначе на воймежных мещеряков в набег идут,– едва переведя дух и испив воды, поведал гонец-дружинник.

Княгиня не любила когда вот так бесцеремонно врывались в княжью горницу во время трапезы. Она не раз выговаривала мужу, который на это не очень обращал внимания и не наказывал гонцов… Но сейчас, услышав о грозящей отцу и его племени опасности, и Воймега забыла о всяких церемониях и в ее сердце закрался страх. Да и вообще на сонное разморенное летним солнцем городище кривичей словно вылили ушат холодной воды…