Рождение нации

Бажен растерянно вертел головой, оставшись рядом с бочками и жбанами. Дружина ждала его решения, а он все медлил. В том, что в медовухе и браге не было отравы, он уже не сомневался. Его смущало другое, он знал, как невоздержанны и трудно управляемы его дружинники во хмелю. Но отказаться от такого подношения он уже никак не мог, здесь князь кривичей рассчитал верно, ибо вятичи, увидев перед собой столько дарового хмельного, уже вожделенно сглатывали слюну. Да и большая часть дружины, особенно те что сидели на веслах были так утомлены, что совсем не горели желанием махать мечами, а вот отведать медовухи да еще знаменитой мещерской можжевельной браги… Нет, никак не мог сейчас Бажен запретить, разрубить бочки и жбаны, вылить хмельное на землю. Не такой уж крепкой была дисциплина в сборном вятичском войске. Для Бажена сложившаяся ситуация вылилась в серьезное испытание его княжеского авторитета. Потому, на вопрос одного из своих десятников, окликнувших его и спросивших как хмельное, он ответил с небрежной ухмылкой:

– Неплохое… пить можно… забирайте ребята… попьем раз дарят…

Кривичи на солидном расстоянии напряженно наблюдали, как вятичи унесли к себе бочки и жбаны, как они сначала понемногу, осторожно пробовали их содержимое, как принялись разбивать лагерь, в лес отрядили сборщиков дров и охотников с луками… Запалили костры, вскоре охотники стали возвращаться с добычей: тетерева, глухари, потом пошла добыча покрупней, притащили несколько кабанов. А спустя некоторое время в лес ушло сразу больше десятка человек, по пути рубя длинные березовые слеги. На этих слегах потом приволокли три лосиные туши. Добычу разделывали, лосятину жарили отдельными кусками, кабанов и птицу целиком на вертелах. Князь с сотниками и десятниками, как могли удерживали дружинников от хмельного пиршества, но смогли это делать только до вечера, когда стало окончательно ясно, что в хмельном нет никакой отравы, ибо ни одному из тех кто его пробовал так и не стало плохо, в том числе и Бажену. С наступлением сумерек контроль командиров явно ослаб, и началось неуправляемое питие, постепенно превращавшееся в дикое веселье.

Кривичи тоже отошли в свой лагерь, выставив сильные дозоры, которые внимательно следили за вятичами. Оружие и доспехи дружинники держали под рукой. Подаренные медовуху и брагу под сытную закуску вятичи выпили довольно быстро, в охотку. По всему у них имелся и свой собственный запас хмельного, который они тоже «раскупорили». Ни Бажен, ни сотники с десятниками уже были не властны над ними. Дружинники с воем и гиканием выкатывали уже бочки из своего запаса, выбивали крышки и продолжали без устали пить… Бажен не вмешивался, отлично осознавая, что ничего не сможет сделать, хоть и понимал, кривичи могут воспользоваться данным обстоятельством и напасть. Он клял себя за неосмотрительность, и в то же время надеялся, что кривичи не сделают этого, их слово в отличие от всех прочих славян или варягов действительно стоило дорого, и не сдержать его для Вячеслава значило покрыть себя несмываемым позором в первую очередь в глазах соплеменников.

Действие можжевелово-грибного пойла во взаимодействии с медовухой сказывалось все сильнее. Дружинники, которые хлебнули особенно много браги, ошалели первыми. Они в приступе неуправляемого выброса энергии стали неистово орать, бегать и прыгать вокруг костров, вертеться в дикой пляске, некоторые обнажили мечи и со свистом размахивали ими. У других действие галюциногенных грибов сказывалось иначе, они либо впадали в ступор, либо начинали мелко трястись, другие засыпали стоя, сидя, не видя и не ощущая ничего. Все больше дружинников впадали в этот буйный или наоборот тихий экстаз. Кто-то принялся выбивал дробь по дну опорожненной бочки, к нему присоединялись другие «барабаньщики» и возник целый оркестр, стучащий что было мочи по днищам бочек и под этот бой вокруг бегали, рычали, скакали… Кто-то вдруг необузданно захотел женщину и орал соответственно:

– Бабу…. бабу давай… мещерячек хочу, белых, жирных… ууу!!!....

К ночи не осталось ни одного вятича, который так или иначе не выпустил из себя всю энергию, всю силу, которую дружиннику надлежало выкладывать в бою.

Дозоры кривичей не смыкая глаз наблюдали за разудалым весельем вятичей. Опасность заключалась в том, что выплеск энергии трудно было предугадать, они в экстазе могли и напасть – от таких всего ожидать можно. И лишь когда, наплясавшись и наоравшись, вятичи стали валиться там, где их оставляли силы: в момент пляски, или вгрызающимися в лосиную кость, или вожделенно грезящими о нежном и обильном женском теле, или бредущими в стоячем сне… Только тогда от вятичей перестала исходить опасность. Костры догорали, ибо уже некому было подкладывать дров – все костровые тоже обессиленные спали мертвым сном, так же как и дозорные.

Вячеслав успел вздремнуть, но едва начало светать, в княжеский шатер вошел десятник, старший дозора и осторожно растолкал его:

– Просыпайся князь, солнышко вот-вот вставать зачнет.