Рождение советской женщины. Работница, крестьянка, летчица, «бывшая» и другие в искусстве 1917–1939 годов

Екатерина Серебрякова была участницей организации «Народная воля» и около 20 лет провела в вынужденной эмиграции, занимаясь подпольной и издательской работой вместе со своим первым мужем, революционером Эспером Серебряковым. Во время знакомства и начала ее жизни с Филоновым Серебрякова активно занималась делами «Общества политкаторжан и ссыльнопоселенцев». Примерно до 1931 года Общество сохраняло относительную независимость от партии, сохраняя и публикуя источники о революционном движении, включая материалы о революционном терроре. Юридически Серебрякова была «общественницей», поскольку участие в Обществе политкаторжан заявлялась как общественная, а не политическая деятельность. Однако фактически она осталась именно политической фигурой с собственной системой взглядов: в этом и состояла причина их необычного сближения с Филоновым, которого она была старше на 20 лет.

Картина выстроена на внутренней мерцающей динамике формы, укрытой за неподвижной поверхностью. Ясные, отрешенные лица моделей оттенены жесткими контурами костюмов — восклицательно раскрытый высокий воротник темного платья женщины, глухой серый пиджак ее сына с тщательно выписанной булавкой в галстуке. Портреты соединены, но ощутим заметный перепад масштаба, как это бывает, когда рядом стоят люди очень разного возраста. Интересен желтоватый тон никак не приукрашенных лиц и своеобразная глыбистость и кристалличность сияющей структуры фона: люди тридцатых годов изображены на фоне стремительного потока времени. Отсюда спокойная внимательность, с которой Серебрякова смотрит с полотна, недопустимая ни для советской женщины, ни для людей ее социального положения.

Монахиня

Манифестом сообщества, чуждого советской власти, стало полотно Павла Корина «Реквием. Русь уходящая», начатое им в 1925-м и так и не завершенное за сорок лет. Картина была задумана под впечатлением от всенародного прощания с патриархом Тихоном в Донском монастыре и представляла собирательный образ Православной церкви. Многие герои группового портрета были участниками церемонии отпевания патриарха, среди них как высшие церковные чины, так и рядовые свидетели, монахи, нищие.

Женских образов в картине немного, и один из наиболее выразительных — схиигуменья Фамарь (Тамара Марджанашвили). Происходившая из грузинской княжеской семьи, она стала игуменьей еще в начале столетия и была известна как настоятельница Покровской общины сестер милосердия, основательница Серафимо-Знаменского скита, а затем, уже при советской власти, основательница трудовой артели в Перхушково, где вместе с ней работали и другие монахини. В 1931-м Фамарь была арестована и отправлена в ссылку в Иркутскую область: в 1935-м, уже после возвращения и незадолго до смерти, она согласилась позировать Корину для отдельного портрета («Схимоигуменья», 1935, ГТГ). Прямая осанка героини, ее уверенный взгляд, направленный прямо на зрителя, говорят о жестком характере и постоянной готовности к сопротивлению: одна рука сжата в кулак, другая покоится на поручне кресла, однако в лице прочитывается терпеливая усталость.

Корин П. Схимоигуменья. 1935. ГТГ

Композиция портрета выстроена по иконописному канону, так что фигура почти парит в центре холста, причем ее ноги попирают красный ковер, словно символ красного знамени. Помимо того что репрезентация героини здесь остается выраженно несоветской, она далеко отстоит и от образцов искусства русской эмиграции, представляя собой глубокую метафору церкви в изгнании.

Заключенная

Говоря о «лишних» женщинах в советском искусстве, стоит вспомнить, наконец, работы женщин-заключенных, описывающие повседневность лагерной жизни. Таких произведений сохранилось немного. «Весьма своеобразно понимаемое “художественное творчество” стало неотъемлемой частью ГУЛАГа. Оно было связано с деятельностью так называемых КВЧ (культурно-воспитательной части), где художники должны были подновлять и писать номера, создавать портреты вождей, лозунги и транспаранты и т. д. Эта деятельность была официально разрешенной. Всё, что создавалось художниками помимо КВЧ, считалось незаконным и при обнаружении подлежало изъятию и уничтожению»[181]. Назову два сохранившихся архива художниц-заключенных: Надежды Боровой-Терентьевой (Нукусский художественный музей) и Лидии Покровской (Сахаровский центр; Мемориал). Обе были арестованы по статье ЧСИР в 1937 и 1938 годах.

Покровская Л. Вязальщица. 1940. Музей Сахровского центра