Рождественская песнь в прозе (пер. Пушешников)

— Наврное, ее надли бы на него и похоронили бы въ ней, — отачала женщина со смхомъ. — Да и нашелся было такой дуракъ, который сдлалъ это, но я снова сняла ее. Если и коленкоръ не хорошъ для этой цли, то на что же посл этого онъ годенъ! Коленкоръ очень идетъ къ покойнику, и, авось, онъ не станетъ хуже въ коленкор, чмъ въ этой рубашк.

Скруджъ съ ужасомъ слушалъ этотъ разговоръ. Когда вс грабители собрались вокругъ своей добычи при тускломъ свт лампочки старика, онъ съ омерзеніемъ и отвращенімъ смотрлъ на нихъ, онъ не чувствовалъ бы себя лучше, даже если бы сами демоны торговали его трупомъ.

— Ха, ха! — смялась та же женщина, когда старый Джо выложилъ фланелевый мшокъ съ деньгами и сталъ считать, сколько приходятся каждому. — Вотъ и развязка! Всю жизнь онъ скряжничалъ, словно для того, чтобы посл своей смерти дать намъ поживиться. Ха, ха, ха!

— Духъ, — сказалъ Скруджъ, дрожа всмъ тломъ. — Я вижу, вижу. Участь того несчастнаго можетъ быть и моей. Мн не избжать ея! Но, Боже милосердный! Что это?

Онъ отшатнулся въ ужас, ибо сцена измнилась, и онъ очутился возл голой, незанавшенной постели, на которой, подъ изорваннымъ одяломъ, лежало что-то говорившее своимъ молчаніемъ больше, чмъ словами.

Комната была настолько темна, что ее почти, невозможно было разсмотрть, хотя Скруджъ, повинуясь какому-то тайному влеченію, внимательно разглядывалъ окружающее, стараясь опредлить, что это за комната. Блдный свтъ, проникавшій снаружи, падалъ прямо на кровать, на которой лежалъ забытый, ограбленный, безиризорный и неоплаканный трупъ.

Скруджъ смотрлъ на духа. Его неподвижная рука указывала на голову. Покровъ былъ накинутъ такъ небрежно, что достаточно было легкаго прикосновенія, чтобы онъ спалъ съ лица, Скруджъ подумалъ о томъ, какъ легко это сдлать, томился желаніемъ сдлать это, но не имлъ силы откинуть пркрывала, равно какъ и удалить призракъ, стоявшій рядомъ съ нимъ.

О, смерть, суровая, ледяная, ужасная, воздвигни здсь свой алтарь и облеки его такимъ ужасомъ, какимъ только можешь, ибо здсь твое царство! Но по твоей вол не спадетъ и единый волосъ съ головы человка, заслужившаго любовь и почетъ. Ты не въ силахъ, ради страшныхъ цлей своихъ, внушить отвращеніе къ чертамъ лица его, хотя рука его тяжела и падаетъ когда ее оставляютъ, хотя прекратилось біеніе сердца его и замеръ пульсъ; эта рука была врна, честна, открыта; это сердце было правдиво, тепло и нжно, этотъ пульсъ бился по-человчески. Рази, убивай! Ты увидишь, какъ изъ ранъ прольется кровь его добрыхъ длъ и возрастить въ мір жизнь вчную!

Никто не сказалъ Скруджу этихъ словъ, но имъ слышалъ ихъ, когда смотрлъ на кровать. Онъ думалъ о томъ, каковы были бы первыя мысли этого человка, если бы онъ всталъ теперь. Алчность, страсть къ нажив, притсненіе ближняго? Поистин, къ великолпному концу они привели ero.

Онъ лежалъ въ темномъ, пустомъ дом, всми покинутый, не было ни одного мужчины, ни одной женщины, ни одного ребенка, которые сказали бы: онъ былъ добръ къ намъ, и мы заплатимъ ему тмъ же. Кошеа царапалась въ дверь, а подъ каменнымъ поломъ, подъ каминомъ что-то грызли крысы. Почему он старались проникнуть въ комнату покойника, почему он были такъ неугомонны и безпокойны, — объ этомъ Скруджъ боялся и думать.

— Духъ, — сказалъ онъ, — здсь страшио. — Поврь, оставивъ это мсто, я не забуду твоего урока. Уйдемъ отсюда!

Но духъ указалъ на голову трупа.

— Понимаю тебя и сдлалъ бы это, — сказалъ Скруджъ, — но не могу. Не имю силы, духъ, не имю.

И снова ему показалось, что призракъ смотритъ на него.

— Есть ли хоть одинъ человжъ въ город, который сожалетъ о кончин этого несчастнаго? — спросилъ Скруджъ, изнемогая. — Покажи мн такого, духъ.

Призракъ раскинулъ передъ нимъ на мгновеніе черную мантію, подобно крылу, и, открывъ ее, показалъ комнату при дневномъ свт, комнату, гд была мать съ дтьми. Она тревожно ожидала кого-то, расхаживая взадъ и впередъ по комнат и вздрагивая при малйшемъ звук, смотря то въ окно, то на часы. Несмотря на вс усилія, она не могла приняться за иглу и едва переносила голоса играющихъ дтей.

Наконецъ, услышавъ давно ожидаемый стукъ, она поспшно подошла къ двери и встртила своаго мужа. Это былъ еще молодой человкъ, но лицо его уже носило отпечатокъ утомленія, заботъ и горя. Выраженіе его лица свтилось, какою-то радостью, которой онъ, повидимому стыдился, которую онъ старался подавить. Онъ слъ за обдъ, подогрвавшійся для него, и когда она, посл долгаго молчанія, нжно спросила, какія новости, онъ, казалось, затруднился, что отвтить.

— Хорошія или дурные? — спросила она, желая вывести его изъ этого затрудненія.

— Дурныя, — отвтилъ онъ.

— Мы разорены въ конецъ?

— Нтъ, еще осталась надежда, Каролина.

— Если онъ смилостивится, — сказала пораженная женщина, — то, конечно, еще не все пропало, если бы случилось такое чудо, осталась бы нкоторая надежда.

— Ему уже теперь не до того: онъ умеръ, — сказалъ ея мужъ.