Розовый Дождь

— А глаза, а глаза, а глаза, мастер Люк, глаза-то у вас — одинаковые, р-р-р-р-а-в-в-в-в-в! — гавкнул Щенок и завилял плюшевым хвостом.

— И точно! Глаза-то, глаза, мяу! — вставил Котенок. — Одно и то же выражение! Неотмирное какое-то, мечтательное, детское почти!

И верно. Люк взглянул в небесно-голубые глаза своего отца — и увидел в них самого себя…

Наконец, Роланд кое-как успокоился.

— Я…  я…  я…  потому плакал, сынок, что ты мне как раз и напомнил твою мать. Когда я её вспоминаю, я всегда плачу, ведь она умерла на моих, вот этих вот, руках…  — Принц затряс перед носом Люка руками, как будто бы вот-вот из воздуха материализуется на них умирающая Лили. — Тебя уже унес тогда Азаил, а я остался с ней…  Она умерла тихо так, спокойно, как уснула…  Дай Создатель всякому такую спокойную смерть! Смерть, сынок, это тоже — дар Создателя человеку, да и не только человеку — всем тварям. Феи, и Стелла прежде всего, не понимали этого…  Они, понимаешь, думали, что вечность — это благо, что человек должен жить вечно, а не понимали одного…  Мир этот не создан для вечности, не создан, а потому смерть — великое благо и для нас всех, и для Лили…

Люк, да и все остальные, удивленно уставились на Роланда — как-то необычно было услышать такие умные слова от этого нескладного, на вид слабоумного человека.

— Расскажи мне о ней! — вдруг тихо сказал Люк, присаживаясь на мягкий известковый пол пещеры. — Какая она была…  И почему она умерла…  И…

— … Она была хорошей! Знаешь, сынок, я и сам не знаю, кого я больше люблю — Фею или Лили. Иногда мне кажется, что это две сестры или вообще одна женщина. Они были так похожи — очень уж любили командовать и думать, что только они знают, как все надо делать. Наверное, поэтому они обе привязались ко мне — я им никогда не перечил, на мне их души отдыхали. Но в твоей маме было что-то особенное…  Фея, она, знаешь, жила и бед не знала, как бабочка — летала с цветка на цветок, как пчелка. А вот твоя мама — Лили — у неё в душе была какая-то трагедия, рана в душе, боль…  Она была как раненая лань — опасная — жуть! но — страдающая…  Я это понял почти сразу, в Солнечной Башне, и мне её было всегда как-то особенно жалко, она была как ребенок, потерявшийся ребенок, сирота, обиженная на всех и вся…  Впрочем, слушай, начну по порядку! Однажды моя жена, Прекрасная Фея, попросила меня набрать лечебных трав в лесу и я ушел очень далеко, пока не встретил на лужайке прилипшего к старой сосне карлика Хнума…

— Хнума? Хнума?! — воскликнул внезапно Хрофт. — А он случайно не в красном кафтанчике был?

— В красном! — хором подтвердили оба Зверенка.

— Ну, дела-а-а-а-а-а! Да это ж мой троюродный прадед из Красного Клана! Редкостный был жадюга и грубиян! Снега зимой от него не допросишься, а склочник, а сквалыга был!!!

— Во-во! — подтвердили Зверята. — Грубиян он был ещё тот! А что с ним сейчас?

— Да помер он лет десять назад! Отправился за драгоценными камнями на Дальний Юг, да и сгинул там…  — махнул ручкой Хрофт.

— Да ну вас! — перебил их Люк. — Пускай отец рассказывает! Мне про маму хочется узнать, а вы тут про что говорите? Отец, говори, говори, не тяни!

— Так вот, встретил, я, значит, этого самого карлика, прилипшего бородой к старой доброй сосне…

Роланд от удовольствия закатил глаза — рассказывать истории было самым любимым делом в его жизни, а уж когда его окружали такие благодарные слушатели — и подавно! И начал он рассказывать ту самую историю, которую я, свидетель тех событий, и изложил в Хронике Принца и Феи (иначе называемой «Непобедимое Солнце») со слов всех участников этой драмы. Рассказывал он так захватывающе и интересно, что даже Азаил, не выдержав, украдкой подсел к их кружку и стал, затаив дыхание, слушать!

Зверята то и дело вставляли свои реплики и полностью изложили историю Феи, которая удачно дополнила рассказ Роланда. И даже Азаил не остался без дела — он рассказал и свою часть общей истории — свою встречу с Феей, свои откровения о прошлом мурин и историю падения Муравейника и бегства с малышом Люком за плечами в Полярные Пустоши. А я только и успевал тогда записывать их речь на запоминающий кристалл, который у меня был в кафтанчике — уж очень чудная выходила история, тем более что отчасти виною всей этой кутерьме был мой собственный сквалыга и хулиган троюродный прадед Хнум! Подумать только! Ведь если бы не он, не было бы никогда Люка на свете, а, значит, не было бы и Безликого, да тысячи разных вещей бы не произошло! Чудеса — да и только!

Удивительное было ощущение у меня в той пещере! Вокруг — катаклизмы, идет война не на жизнь, а на смерть, орды из Леса опустошают землю, часть уже опустошена. А в этой сухой и темной известняковой пещере, спрятанной за завесой шумного водопада, сидели все мы и смотрели на лицо нескладного длинноносого человечка с детскими глазами и не замечали времени, которое, казалось, остановилось для нас навсегда.