Я в самом деле начинаю свои концерты со страстью и убежденностью. Я чувствую, что у меня есть послание, которое исцелит этих разгоряченных подростков. В перерывах между песнями я разговаривал со школьниками. Раскованные в своих проявлениях школьники спрашивали меня о моей жизни, о фонде, о национальной политике Примирения. Я старался им объяснить, что я не представляю правительство, что я действую от имени своего фонда, который является негосударственной организацией. Для школьников, как и для всех руандийцев, не очевидна разница между организациями гражданского общества и государственными институтами. Также во время концертов перед школьниками члены фонда, которые сопровождали меня, разыгрывали скетчи, в которых пытались представить текущие события и донести послание Мира и Примирения. Школьникам нравились скетчи. У нас также читались стихи и разыгрывались театрализованные представления.
Во время каникул некоторые школьники регулярно посещали штаб-квартиру фонда и участвовали в собраниях генеральной ассамблеи. По стране у нас насчитывалось около 800 активных участников. Это были не школьники, но люди с активной жизненной позицией, которые платили взносы по 500 руандийских франков (чуть менее доллара) каждый месяц и участвовали в генеральной ассамблее – высшем органе нашей организации, на которой мы обсуждали пути развития и новые проекты фонда.
Члены фонда также встречались раз в полгода, чтобы где-нибудь провести уикенд. Во время этих уикендов они возвращались к ценностям, лежащим в основе нашего фонда, таким, как Мир, Примирение, прощение, сострадание, терпимость, любовь к ближнему, человеческому достоинству, к ненасилию и единству.
В наших беседах со школьниками некоторые темы привлекали мое внимание более других.
В средней школе FAWE в Кигали:
«Вы избежали геноцида, и Вы учите прощать. Но каковым бы было Ваше учение, если бы Ваши родители были среди тех, кто совершал геноцид?
«Нелегко поставить себя на место другого, того, кто пережил иное, но я не из тех, кто считает, что дети должны платить за ошибки родителей. Если бы мои родители занимались убийствами людей во время геноцида, я был бы шокирован этим, но это бы подтолкнуло меня к размышлению о смысле моей жизни.
По моему мнению, мы не должны превращаться в животных, когда наши родители совершают что-то чудовищное. Роль ребенка в этой ситуации – не отдаляться от своих родителей и не отталкивать их. Напротив, нужно беречь уникальную связь между ребенком и родителями, пытаться понять без осуждения, что произошло, и искать способ помочь вашему отцу и вашей матери двигаться в сторону преображения (исцеления).
Интересно в сложившихся обстоятельствах наблюдать, как дети могут играть роль родителей, а родители быть для них детьми. Это происходит легче, если ваши родители честно признались, что они участвовали в убийствах во время геноцида. Диалог с ними может вам помочь осознать то, что произошло, и понять, чем вы можете помочь вашему отцу и вашей матери. Перед лицом общества дети людей, совершивших геноцид, не обязательно тоже геноцидеры. Нужно на самом деле чувствовать себя чистыми по отношению к этому всему. Даже если это нелегко, нужно попытаться принять нашу историю такой, какая она есть. Не стоит стыдиться быть чьим-то ребенком, по причине того, что родители сидят в тюрьме.
Нужно принять исторические факты и извлечь уроки, которые помогут нам лучше жить в будущем. Если ребенок геноцидера борется за то, чтобы его жизнь управлялась другими образами, не теми, что продемонстрировали ему его отец и мать, а любовью и уважению к ближнему. Общество, в свою очередь, должно успокоить этого ребенка, травмированного историей своей страны. Я считаю травматизм роковым феноменом, с которым столкнулись не только выжившие в геноциде. Этот феномен также бьет по палачам и их семьям. И поэтому тот, кто работает ради исцеления и возрождения сердец, должен работать в обе стороны. Это то, что я пытаюсь делать, когда посещаю руандийские тюрьмы.
В разговорах с заключенными, осужденными за участие в геноциде, в атмосфере открытости, доверия и братской любви, в качестве выжившего в геноциде я надеюсь, что смогу утешить этих людей, травмированных злом, и смогу дать им надежду поверить в то, что их человечность больше их вины. Грешник всегда выше своего греха. Я знаю, что у присутствующих здесь маленьких братьев и сестер не обязательно такие же истории. Но некоторые из вас происходят из семей, которые знают эту проблему лучше, чем я. Я уверяю, что когда я вас вижу, я не думаю о том, что вы могли бы сделать или что могли бы сделать ваши родители. Я думаю о том, что мы можем сделать вместе для счастливого будущего нашей страны».
В школьной группе Святой Марии Каронги.
Как можно простить тех, кто убивал наших близких? Означает ли прощение то, что мы затем должны забыть всё, что произошло?