Я не хочу сказать, что страдание есть необходимость, но я считаю, что оно неизбежно и что оно может быть школой прощения, сострадания и победы над нашей греховной человеческой природой при помощи божественных ценностей, которые нам ведомы.
В продолжение этого объяснения страдания, я ответил журналисту, спросившему меня о третьем куплете моей песни, что «геноцид, в котором я выжил, а также трудная жизнь, которую я прожил, не должны стать причиной того, чтобы оттолкнуть других, стать эгоистом или замкнуться в себе, чтобы ненавидеть, желать отомстить геноцидерам.
Наоборот, пережитое страдание должно стать для меня прекрасной школой сострадания, милосердия и примирения».
Затем журналист спросил меня о четвертом куплете песни, в котором я говорю, что «Я руандиец» должно предшествовать «Я человек». В этом куплете я критикую национальную программу «Ndi umunyarwanda» (Я руандиец), с помощью которой правительство призывает всех хуту просить прощения за роль, которую сыграл их «этнос» в геноциде.
Отвечая журналисту, я утверждал превосходство человечности над руандийскостью. «В мире живет много людей, которые не являются руандийцами, но в руандийце вы не найдёте ничего такого, что не было бы человеческим. Это говорит о том, что наши человеческие качества превосходят нашу национальную идентичность. Если я четко и ясно утверждаю, что я руандиец, и это заглушает голос, которым я провозглашаю свою человеческую сущность, моя речь не будет благосклонно воспринята конголезцами. Это может создать дистанцию и усилить тенденции, которые могут испортить наши братские отношения. Да, я руандиец, это факт и я горд этим, но я хотел бы, в первую очередь, чтобы не руандийцы знали и чувствовали, что то общее, что нас объединяет – человечность, гораздо больше и существенней, чем наша национальная идентичность. Я искренне думаю, что китаец, американец, француз, русский, сириец или житель Центральной Африки – все братья по человечности. Наши различные национальности и культуры есть лишь различные цвета, которые украшают наш прекрасный и большой дом – человечество.
17. Свобода выражения – ценность, почти не существующая в Руанде
В начале марта Жерар Ниёмугабо, мой друг-учёный, которого я обычно приглашал на мои телевизионные межрелигиозные дебаты в течение двух лет, рассказал мне, что ходят слухи о приближающейся войне, и о том, что у него есть доказательства этого. Мне стало любопытно. Если его доказательства меня убедят, сказал я себе, то я быстро найду способ уехать в Европу со своей семьёй.
Тогда я спросил Жерара: «О каких доказательствах ты говоришь?»
– Я говорил как-то с одним человеком, который учился со мной в университете, а сейчас он присоединился к РНК (Руандийский национальный конгресс). Он мне сообщил все новости.
– Ах, так? А кто он?
– Один тип, которого зовут Санкара. Его настоящее имя Каликст Нсабимана. Он тоже выживший в геноциде, и ему нравятся твои песни. Он всегда меня спрашивает, можно ли ему поговорить с тобой.
– А ты с ним как разговаривал?
– По ватсапу.
– Хорошо. Дай мне его номер.
Я никогда не боялся говорить с людьми из оппозиции, наоборот, я находил это необходимым. Но из-за того, что нам препятствуют говорить с оппозицией, я всегда думал, что правительство от нас что-то скрывает. Говорить с оппозицией – это не преступление, и какие бы репрессии ни применяло правительство, я всегда останусь при этом мнении.
Я беседовал с Санкарой по ватсапу восемь дней (с 10 по 18 марта) вечерами после моей работы. В этих дискуссиях, очень критичных по отношению к режиму, Санкара не смог меня убедить, что они на самом деле хотят начать войну против режима Кагаме.
В то же время мои последние христианские песни продолжали вызывать крики ярости и пламенных возражений, особенно со стороны верхушки власти.
17 марта 2014 года в своей речи на церемонии посвящения новых офицеров полиции в Гишари (на Востоке Руанды) Президент Кагаме прямо сказал обо мне: