Руанда: принять примирение. Жить в мире и умереть счастливым

Утром следующего дня, 10 апреля, мне велели принять душ, поскольку мы поедем в другое место. После душа мне надели черный мешок на голову. Меня вывели из дома и посадили в машину. С моей головы сняли мешок, когда мы были у отделения полиции Качьиру.

Мы вошли в кабинет Заместителя Комиссара Дэна Муньюзы, который посмотрел на меня и сказал: «Ты знаешь, что ты просто кусок говна?»

Он начал задавать мне такие же вопросы о моих разговорах с Санкарой, на какие я отвечал всю прошлую неделю. Он спросил Атанаса не давали ли мне хороших пощёчин? Я ждал пощечины, но Атанас не реагировал. Его попросили потом пойти поискать палку. Офицер вышел и принес дубинку. Мне сказали лечь животом на ковер. Дэн Муньюза приказал Атанасу дать мне несколько ударов дубинкой по ягодицам, сказав мне, что я что-то скрыл от них. Я лежал на полу, а другой офицер ударил меня ногой в голову, которую я закрыл руками.

В конце жестокого допроса Дэн Муньюза сказал мне, что я хорошо сделал, когда попросил прощения, и что я сделаю еще лучше, когда продолжу это делать перед теми людьми, с которыми мне предстоит встретиться. Меня вывели из его кабинета, всё еще в наручниках. Меня посадили в машину и закрыли мне голову как обычно. Машина ехала, и я узнал путь, по которому она снова направлялась. Это была Кимихурура, зал премьер-министра. Меня ввели в этот зал, в котором я увидел чуть менее сотни человек, в большинстве своем – выжившие при геноциде. Во главе стола были Министр обороны генерал Джеймс Кабаребе, генерал Эммануэль, Карензи Караке, Президент IBUKA (ассоциация выживших при геноциде) доктор Жан-Пьер Дисингезимунгу, бывший сенатор Антуан Мугесера, а также Заместитель комиссара Дэн Муньюнза.

В зале я встретил много знакомых лиц: Ответственный секретарь CNLG Жан де Дье Мукьо, генерал Фред Ибинджира (хорошо известный как командующий бойни в Кибехо в 1996), генерал Жак Нзиза, крупные коммерсанты Гатера Егиде, Русираре и множество других.

Я стоял в наручниках перед ними, и каждый имел право задать мне один вопрос.

Некоторые вопросы показались мне достаточно странными, как у бизнесмена Русирары, который спросил меня: «В разговоре с Санкарой ты сказал, что способен взять в свои руки ребенка хуту, рожденного в FDLR. Зачем брать гориллу в свои руки, когда есть нормальные дети?»

Этот экстремистский вопрос неплохо отражал состояние умов тех тутси (в большинстве своем тех, кто вернулся из соседней страны с РПФ), которые спустя двадцать лет после геноцида продолжали порождать ненависть и экстремизм по отношению к хуту всех поколений по причине геноцида, а также ко всем формам политической оппозиции.

– Экстремизм.

Люди, находящиеся в зале, обвинили меня в контактах с «врагами страны», в том, что я сам стал «врагом страны», и в том, что я не заявил в полицию. Для меня употребление выражения «враг страны», когда говорят о людях из оппозиции, – это экстремистская мешанина, изобретенная режимом для того, чтобы противодействовать политической оппозиции и терроризировать тех руандийцев, кто хотел бы критиковать власть.

Эта мешанина не была новостью в политической истории Руанды, поскольку РПФ Инкотани (политическая формация Президента Кагаме) перед тем, как взять власть в 1994, была так же названа Режимом хуту MRND, как Inyangarwanda – враги Руанды.

Некоторые в зале откровенно говорили, что я не заслуживаю этого шанса (шанса появиться в наручниках перед людьми… как говорится, для них я должен был исчезнуть).

На самом деле в Руанде, хотя смертная казнь и не разрешена официально, политические убийства стали настолько обыкновенным явлением, что те, кто попадал в тюрьму, считали себя помилованными людьми.

По окончании этого собрания меня препроводили с завязанными глазами в секретный дом. На следующий день я был доставлен (снова с завязанными глазами) к Комиссару Теосу Бадеге, руководителю Отдела расследований Полиции. На этот раз допрос записывался. Но когда я давал ответ, который их не удовлетворял, он не записывался. Мне повторяли вопрос более пяти раз всё более и более угрожающим тоном, пока я не отвечал то, что они хотели. Для меня тот факт, что я всё еще жив, был истинным чудом. Остальное немного для меня значило.

Я оставался в неизвестном доме до 15 апреля. Ночью я несколько раз слышал шум снаружи дома, как будто кого-то резали. Днём, проходя в туалет, в кулуарах я несколько раз сталкивался с молодыми людьми, одетыми в штатское, с веревками в руках.

14 апреля, на следующий день после официальной недели поминовения жертв геноцида, все руандийские СМИ были проинформированы полицией, что я был накануне арестован за подготовку террористической атаки в контакте с RNC и FDLR с целью смещения правительства.

– Использование правосудия в политических целях.

На следующее утро (15 апреля) Дэн Муньюза пришел ко мне в секретный дом. Он вызвал меня в салон и сказал мне, глядя в глаза:

Дэн: «Я пришел сказать две вещи. Первое – ты должен был умереть».

Я: «Я это понял».