Рубаи

В него влезало. Так казалось всем.

И сам он был — пустой кувшин из глины…

На днях разбился… Вдребезги! Совсем!

348

«Я побывал на самом дне глубин.

Взлетал к Сатурну. Нет таких кручин,

Таких сетей, чтоб я не мог распутать…»

Есть! Темный узел смерти. Он один!..

349

Сосуд из глины влагой разволнуй:

Услышишь лепет губ, не только струй.

Чей это прах? Целую край — и вздрогнул:

Почудилось — мне отдан поцелуй.

350

Кем эта ваза нежная была?

Вздыхателем! Печальна и светла.

А ручки вазы? Гибкою рукою

Она, как прежде, шею обвила.

351

Над зеркалом ручья дрожит цветок;

В нем женский прах: знакомый стебелек.

Не мни тюльпанов зелени прибрежной,

И в них — румянец нежный и упрек…

352

Что алый мак? Кровь брызнула струей

Из ран султана, взятого землей.

А в гиацинте — из земли пробился

И вновь завился локон молодой.

353

Вовлечь бы в тайный заговор Любовь!

Обнять весь мир, поднять к тебе Любовь,

Чтоб, с высоты упавший, мир разбился,

Чтоб из обломков лучшим встал он вновь!

354

Светает. Гаснут поздние огни.

Зажглись надежды. Так всегда, все дни!

А свечереет — вновь зажгутся свечи,

И гаснут в сердце поздние огни.

355

Бог — в жилах дней. Вся жизнь — Его игра.

Из ртути Он — живого серебра.

Блеснет луной, засеребрится рыбкой…

Он — гибкий весь, и смерть — Его игра.

356

Гончар. Кругом в базарный день шумят…

Он топчет глину целый день подряд.

А та угасшим голосом лепечет:

«Брат, пожалей, опомнись — ты мой брат!..»

357

Сомненье, вера, пыл живых страстей —

Игра воздушных мыльных пузырей:

Тот радугой блеснул, а этот — серый…

И разлетятся все! Вот жизнь людей.

358

Один — бегущим доверяет дням,

Другой — туманным завтрашним мечтам,

А муэдзин[38] вещает с башни мрака:

«Глупцы! Не здесь награда и не там!»

359

Вообрази себя столпом наук,

Старайся вбить, чтоб зацепиться, крюк

В провалы двух пучин — Вчера и Завтра…

А лучше — пей! Не трать пустых потуг.

360

Прощалась капля с морем — вся в слезах!

Смеялось вольно Море — все в лучах!

«Взлетай на небо, упадай на землю, —

Конец один; опять — в моих волнах».

361

Влек и меня ученых ореол.

Я смолоду их слушал, споры вел,

Сидел у них. Но той же самой дверью

Я выходил, которой и вошел.

362

Таинственное чудо: «Ты во мне».

Оно во тьме дано, как светоч, мне.

Брожу за ним и вечно спотыкаюсь:

Само слепое наше: «Ты во мне».

363

Как! Золотом заслуг платить за сор —

За эту жизнь? Навязан договор,

Должник обманут, слаб… А в суд потянут

Без разговоров. Ловкий кредитор!

364

Как будто был к дверям подобран ключ.

Как будто был в тумане яркий луч.

Про «Я» и «Ты» звучало откровенье…

Мгновенье — мрак! И в бездну канул ключ!

365

«Предстанет Смерть и скосит наяву

Безмолвных дней увядшую траву…»

Кувшин из праха моего слепите:

Я освежусь вином — и оживу.

366

Во-первых, жизнь мне дали, не спросясь.

Потом — невязка в чувствах началась.

Теперь же гонят вон… Уйду! Согласен!

Но замысел неясен: где же связь?

367

Чужой стряпни вдыхать всемирный чад?!

Класть на прорехи жизни сто заплат?!

Платить убытки по счетам Вселенной?!

Нет! Я не так усерден и богат!

368

Ловушки, ямы на моем пути.

Их Бог расставил. И велел идти.

И все предвидел. И меня оставил.

И судит Тот, Кто не хотел спасти!

369

Наполнив жизнь соблазном ярких дней,

Наполнив душу пламенем страстей,

Бог отреченья требует: вот чаша —

Она полна: нагни — и не пролей!

370

Ты наше сердце в грязный ком вложил.

Ты в рай змею коварную впустил.

И человеку — Ты же обвинитель?

Скорей проси, чтоб он Тебя простил!

371

Я суеверно идолов любил.

Но лгут они. Ничьих не хватит сил…

Я продал имя доброе за песню

И в мелкой кружке славу утопил.

372

Казнись и душу Вечности готовь,

Давай зароки, отвергай любовь.

А там весна! Придет и вынет розы.

И покаянья плащ разорван вновь!

373

Монастырей, мечетей, синагог

И в них трусишек много видел Бог.

Но нет в сердцах, освобожденных солнцем,

Дурных семян: невольничьих тревог.

374

Все радости желанные — срывай!

Пошире кубок Счастью подставляй!

Твоих лишений Небо не оценит.

Так лейтесь, вина, песни через край!

375

Вхожу в мечеть. Час поздний и глухой.

Не в жажде чуда я и не с мольбой:

Когда-то коврик я стянул отсюда,

А он истерся. Надо бы другой…

376

Будь вольнодумцем! Помни наш зарок:

«Святоша — узок, лицемер — жесток».

Звучит упрямо проповедь Хайяма:

«Разбойничай, но сердцем будь широк!»

377

На небе новый месяц: Рамазан!

Никто не любит и никто не пьян.

Забытые, в подвалах дремлют вина,

В тени садов подросткам отдых дан.

378

«Тут Рамазан, а ты наелся днем».

Невольный грех. — Так сумрачно постом,

И на душе так беспросветно хмуро, —

Я думал — ночь. И сел за ужин днем.

379

Льнет к сонной розе ветер, шепчет ей:

«В огне фиалки, встань, затми скорей!»

Кто в этот час мудрец? Кто пьет у милой

Звенящий кубок! «Залпом, — и разбей!»

380

Окончен пост. Веселье, хохот, крик!

Там — с новой песней сказочник-старик,

А тут — вразнос вином торгуют, счастьем.

Купите хмеля! Золотите миг!

381

Душа вином легка! Неси ей дань:

Кувшин округло-звонкий. И чекань

С любовью кубок: чтобы в нем сияла

И отражалась золотая грань.

382

В вине я вижу алый дух огня

И блеск иголок. Чаша для меня

Хрустальная — живой осколок неба.

«А что же Ночь? А Ночь — ресницы Дня…»