Рубаи

Лишь узел твой, о Смерть, мной не распутан, нет.

245

Ученью не один мы посвятили год,

Потом других учить пришел и нам черед.

Какие ж выводы из этой всей науки?

Из праха мы пришли, нас ветер унесет.

246

Умом ощупал я все мирозданья звенья,

Постиг высокие людской души паренья,

И, несмотря на то, уверенно скажу:

Нет состояния блаженней опьяненья.

247

То не моя вина, что наложить печать

Я должен на свою заветную тетрадь:

Мне чернь ученая достаточно знакома,

Чтоб тайн своей души пред ней не разглашать.

248

Сказал мне розан: «Я — Юсуф[28], пришедший в сад,

Рубином, золотом уста мои горят». —

«Где доказательства, что ты Юсуф?» — спросил я.

«Мой окровавленный, — ответил он, — наряд».

249

Джамшида чашу я искал, не зная сна,

Когда же мной земля была обойдена,

От мужа мудрого узнал я, что напрасно

Так далеко ходил — в моей душе она.

250

Я — словно старый дуб, что бурею разбит;

Увял и пожелтел гранат моих ланит,

Все естество мое — колонны, стены, кровля, —

Развалиною став, о смерти говорит.

251

Пришел он, моего жизнекрушенья час;

Из темных волн, увы, я ничего не спас!

Джамшида кубок я, но миг — и он разбился;

Я факел радости, но миг — и он погас.

252

Палаток мудрости нашивший без числа,

В горнило мук упав, сгорел Хайям дотла.

Пресеклась жизни нить, и пепел за бесценок

Надежда, старая торговка, продала.

253

Когда вы за столом, как тесная семья,

Опять усядетесь — прошу вас, о друзья,

О друге вспомянуть и опрокинуть чашу

На месте, где сидел средь вас, бывало, я.

254

Когда вселенную настигнет день конечный,

И рухнут небеса, и Путь померкнет Млечный, —

Я, за полу схватив создателя, спрошу:

«За что же ты меня убил, владыка вечный?»

255

Пришла весна! Гляди, леса — всё зеленее,

Сверкают на ветвях ладони Моисея,

Пестрят в лугах цветы, светясь, как Иисус,

И облака плывут, на землю слезы сея.

256

Аллахом нам в раю обещано вино,

А стало быть, и здесь дозволено оно:

Тому арабу лишь, который изувечил

Верблюда у Хамзы[29], оно запрещено.

257

Сядь, отрок! Не дразни меня красой своей!

Мне пожирать тебя огнем своих очей

Ты запрещаешь… Ах, я словно тот, кто слышит:

«Ты кубок опрокинь, но капли не пролей!»

258

Закон незыблемый внушен сердцам людей,

Но сказано: «Ему покорствовать не смей!»

Увы! Что делать мне с приказом и запретом:

«Ты чашу наклони, но капли не пролей!»

259

Неправда, будто пост нарушил я затем,

Что Рамазан презрел, забыл о нем совсем;

О нет, от мук поста я света дня не взвидел,

Подумал: ночь еще, я ранний завтрак ем.

260

Хайяму я прошу мой передать привет

И на вопрос его такой снести ответ:

«Неправда, что вино я запретил; лишь глупым

Оно запрещено, а умным — вовсе нет».

261

Прошу вас Мустафе[30] мой передать привет

И так его спросить: «Зачем лежит запрет,

О мудрый хашимит[31], на чистом соке гроздий,

Тогда как кислый дуг[32] нам пить запрета нет?»

262

Когда б я властен был над этим небом злым,

Я б сокрушил его и заменил другим,

Чтоб не было преград стремленьям благородным

И человек мог жить, тоскою не томим.

263

Кирпич на кувшине короны Джама краше,

И яства Мариам[33] — ничто пред винной чашей;

Мне вздох из пьяных уст милей стократ, чем все,

Адхам и Бу-Саид[34], святые стоны ваши.

264

На стенах Туса[35] я увидел утром рано

Над мертвым черепом царя Кавуса — врана.

Он каркал: «Где они теперь, — увы, увы! —

Напевы бубенцов и крики барабана?»

265

Во мне вы видите чудовище разврата?

Пустое! Вы ль, ханжи, живете так уж свято?

Я, правда, пьяница, блудник и мужелюб,

Но в остальном — слуга послушный шариата.

266

Как много было зорь и сумерек до нас!

Недаром небесам кружиться дан приказ.

Будь осторожнее, ступню на землю ставя:

Повсюду чей-нибудь прекрасный тлеет глаз.

267

Как надоели мне несносные ханжи!

Вина подай, саки, и вот что: заложи

Тюрбан мой в кабаке и мой молельный коврик;

Не только на словах я — враг всей этой лжи.

268

Когда пустился в бег златой небесный свод?

Когда поглотит смерть все, что под ним живет?

На это дать ответ людской не в силах разум:

Бесчисленным векам он потеряет счет.

269

Нам говорят муллы, что существует ад, —

Поверьте мне: они неправду говорят.

Будь предназначен он для пьяных и влюбленных,

Давно бы опустел цветущий райский сад.

270

Ты сотню западней расставил тут и там,

Но, словно за мятеж, грозишь ты смертью нам,

Коль мы отступимся и попадем в любую.

Да не забыл ли ты, что их расставил сам?

271

На пиру рассудка разум мне всегда гласит одно,

Хоть в Аравии и Руме разнотолк идет давно:

«Пить вино грешно, но имя благодати — Майсара[36].

Майсара, — сказал создатель, — это значит: пей вино».

272

Чье сердце не горит любовью страстной к милой, —

Безутешения влачит свой век унылый.

Дни, проведенные без радостей любви,

Считаю тяготой ненужной и постылой.

273

День завтрашний от нас густою мглой закрыт,

Одна лишь мысль о нем пугает и томит.

Летучий этот миг не упускай! Кто знает,

Не слезы ли тебе грядущее сулит?

274

Ты обойден наградой? Позабудь.

Дни вереницей мчатся? Позабудь.

Небрежен Ветер: в вечной Книге Жизни

Мог и не той страницей шевельнуть…

275

«Не станет нас». А миру — хоть бы что!

«Исчезнет след». А миру — хоть бы что!