Рубаи

И над могилою хвалу вину пропойте.

Где в Судный день мой прах искать, я вам скажу:

Сады, вкруг кабаков цветущие, разройте.

215

Прошу могилу мне с землей сровнять, да буду

Смиренья образцом всему честному люду;

Затем, смесив мой прах с пурпуровым вином,

Покрышку вылепить к кабацкому сосуду.

216

Дух рабства кроется в кумирне и в Каабе[22],

Трезвон колоколов — язык смиренья рабий.

И рабства черная печать равно лежит

На четках и кресте, на церкви и михрабе[23].

217

Бушуют в келиях, мечетях и церквах,

Надежда в рай войти и перед адом страх.

Лишь у того в душе, кто понял тайну мира,

Сок этих сорных трав весь высох и зачах.

218

Не прав, кто думает, что Бог неумолим,

Нет, к нам он милосерд, хотя мы и грешим.

Ты в кабаке умри сегодня от горячки, —

Сей грех он через год простит костям твоим.

219

В глуби небес — бокал, невидимый для глаз:

Он уготован там для каждого из нас.

Поэтому, мой друг, к его краям устами

Прильни безропотно, когда придет твой час.

220

Что плоть твоя, Хайям? Шатер, где на ночевку,

Как странствующий шах, дух сделал остановку.

Он завтра на заре свой путь возобновит,

И смерти злой фарраш[24] свернет шатра веревку.

221

Цветам и запахам владеть тобой доколе?

Доколь добру и злу твой ум терзать до боли?

Ты хоть Земземом[25] будь, хоть юности ключом —

В прах должен ты уйти, покорен общей доле.

222

Не унывай, мой друг! До месяца благого

Осталось мало дней, — вас оживит он снова,

Кривится стан луны, бледнеет лик его, —

Она от мук поста сойти на нет готова.

223

Чем омываться нам, как не вином, друзья?

Мила нам лишь в кабак ведущая стезя.

Так будем пить! Ведь плащ порядочности нашей

Изодран, заплатать его уже нельзя.

224

Хмельная чаша нам хотя запрещена,

Не обходись и дня без песни и вина;

На землю выливай из полной чаши каплю,

А после этого всю осушай до дна.

225

Пусть пьяницей слыву, гулякой невозможным,

Огнепоклонником, язычником безбожным, —

Я, верен лишь себе, не придаю цены

Всем этим прозвищам — пусть правильным, пусть ложным.

226

Коль ты мне друг, оставь словесную игру

И мне вина налей; когда же я умру,

Из праха моего слепив кирпич, снеси ты

Его в кабак и там заткни в стене дыру.

227

Когда последний вздох испустим мы с тобой,

По кирпичу на прах положат, мой и твой.

А сколько кирпичей насушат надмогильных

Из праха нашего уж через год-другой!

228

Про вечность и про тлен оставим разговор,

В потоке мыслей я почувствовал затор,

Что может заменить вино в часы веселья?

Мгновенно перед ним стихает всякий спор.

229

Хочу упиться так, чтоб из моей могилы,

Когда в нее сойду, шел винный запах милый,

Чтоб вас он опьянял и замертво валил,

Мимоидущие товарищи-кутилы!

230

Упиться торопись вином: за шестьдесят

Тебе удастся ли перевалить? Навряд.

Покуда череп твой в кувшин не превратили,

Ты с кувшином вина не расставайся, брат.

231

Сегодня пятница; поэтому смени

На чашу кубок твой, а ежели все дни

И так из чаши пьешь, удвой ее сегодня:

Священный этот день особо помяни!

232

Полету ввысь, вино, ты учишь души наши,

С тобой, как с родинкой, красавец Разум краше.

Мы трезво провели весь долгий Рамазан, —

Вот наконец Шавваль[26]. Наполни, кравчий, чаши!

233

Шавваль пришел. Вино, глушителя забот,

Пусть виночерпий нам по чашам разольет.

Намордник строгого поста, узду намазов

С ослиных этих морд благой Шавваль сорвет.

234

Когда бываю трезв, не мил мне белый свет,

Когда бываю пьян, впадает разум в бред.

Лишь состояние меж трезвостью и хмелем

Ценю я, — вне его для нас блаженства нет.

235

Когда придет мой час подстреленною птицей

К ногам твоим, о Смерть, затрепетав, свалиться.

Пусть вылепят кувшин из праха моего:

От запаха вина он к жизни возвратится.

236

У мира я в плену, — я это вижу ясно:

Своею тягощусь природою всечасно.

Ни тот, ни этот мир постичь я не сумел, —

Пытливый разум свой я напрягал напрасно.

237

Скудеет в жилах кровь, скудеют наши силы;

Ах, мало ли сердец убил ты, рок постылый!

Кто в дальний путь ушел, тот навсегда исчез,

Нам некого спросить о крае за могилой.

238

Унылых осеней прошел над нами ряд,

И нашей жизни дни развеял листопад.

Пей! Ведь сказал мудрец, что лишь вина дурманом

Мы можем одолеть тоски душевной яд.

239

Саки, тоска моя кричит в припадке яром.

Чем излечить ее, как не хмельным угаром?

Седая борода мне не мешает пить:

Твое вино весну рождает в сердце старом.

240

Змея предательства у каждого в груди,

Но, милый, ты со мной, и я дышу — гляди!

Вчерашнего вина неполный ман[27] остался,

А жизни много ли осталось впереди?

241

Когда б я отравил весь мир своею скверной, —

Надеюсь, ты б меня простил, о милосердный!

Но ты ведь обещал в нужде мне руку дать:

Не жди, чтоб сделалась нужда моя безмерной.

242

Когда я молод был, все тайны бытия,

Казалось, я раскрыл. Ах, ошибался я!

Мне разум говорит: «Ты ничего не понял,

Бесплодной и пустой прошла вся жизнь твоя».

243

Когда б ты жизнь постиг, тогда б из темноты

И смерть открыла бы тебе свои черты.

Теперь ты сам в себе, а ничего не знаешь, —

Что ж будешь знать, когда себя покинешь ты?

244

Вплоть до Сатурна я обрыскал Божий свет.

На все загадки в нем сумел найти ответ,

Сумел преодолеть все узы и преграды,