Рубаи

Начертан ход земных и неземных столетий.

122

Доколе будешь нас корить, ханжа ты скверный,

За то, что к кабаку горим любовью верной?

Нас радует вино и милая, а ты

Опутан четками и ложью лицемерной.

123

Вина глоток один венца Китая стоит,

А целый кубок ста обетов рая стоит.

Ах, перед горечью пленительной вина

Что сладость вся твоя, о жизнь земная, стоит?

124

Поменьше размышляй о зле судьбины нашей,

С утра до вечера не расставайся с чашей.

К запретной дочери лозы присядь — она

Своей дозволенной родительницы краше.

125

Мы в этот мир пришли вкусить короткий сон;

Кто мудр, из кабака тот не выходит вон.

Потоками вина туши огонь страданий,

Пока ты ветром в прах навеки не снесен.

126

Охотно платим мы за всякое вино,

А мир? Цена ему — ячменное зерно.

«Окончив жизнь, куда уйдем?» Вина налей мне

И можешь уходить, — куда, мне все равно.

127

С друзьями радуйся, пока ты юн, весне:

В кувшине ничего не оставляй на дне!

Ведь был же этот мир водой когда-то залит,

Так почему бы нам не утонуть в вине?

128

Отречься от вина? Да это все равно,

Что жизнь свою отдать! Чем возместишь вино?

Могу ль я сделаться приверженцем ислама,

Когда им высшее из благ запрещено?

129

Меня философом враги мои зовут,

Однако, — видит Бог, — ошибочен их суд.

Ничтожней много я: ведь мне ничто не ясно,

Не ясно даже то, зачем и кто я тут.

130

На мир — пристанище немногих наших дней —

Я долго устремлял пытливый взор очей,

И что ж? Твое лицо светлей, чем светлый месяц,

Чем стройный кипарис, твой чудный стан прямей.

131

Мне заповедь — любовь, а не Коран, о нет!

Я — скромный муравей, не Сулейман[14], о нет!

Найдете у меня лишь бледные ланиты

И рубище, — не шелк и не сафьян, о нет!

132

О небо! К подлецам щедра твоя рука:

Им — бани, мельницы и воды арыка,

А кто душою чист, тому лишь корка хлеба.

Такое небо — тьфу! — Не стоит и плевка.

133

Скажи, за что меня преследуешь, о небо?

Будь камни у тебя, ты все их слало мне бы.

Чтоб воду получить, я должен спину гнуть,

Бродяжить должен я из-за горбушки хлеба.

134

Богатством, — слова нет, — не заменить ума,

Но неимущему и рай земной — тюрьма.

Фиалка нищая склоняет лик, а роза

Смеется: золотом полна ее сума.

135

Тому, на чьем столе надтреснутый кувшин

Со свежею водой и только хлеб один,

Увы, приходится пред тем, кто ниже, гнуться

Иль называть того, кто равен, «господин».

136

О, если б каждый день иметь толику хлеба,

Над головою кров и скромный угол, где бы

Ничьим владыкою, ничьим рабом не быть!

Тогда благословить за счастье можно б небо.

137

На чьем столе вино, и сладости, и плов?

Сырого неуча. Да, рок — увы — таков!

Турецкие глаза — прекраснейшие в мире —

Находим у кого? Обычно у рабов.

138

Я знаю этот вид напыщенных ослов:

Пусты, как барабан, а сколько громких слов!

Они — рабы имен. Составь себе лишь имя,

И ползать пред тобой любой из них готов.

139

Напрасно ты винишь в непостоянстве рок;

Что не внакладе ты, тебе и невдомек.

Когда б он в милостях своих был постоянен,

Ты б очереди ждать своей до смерти мог.

140

Чтоб мудро жизнь прожить, знать надобно немало,

Два важных правила запомни для начала:

Ты лучше голодай, чем что попало есть,

И лучше будь один, чем вместе с кем попало.

141

О небо, я твоим вращеньем утомлен,

К тебе без отклика возносится мой стон.

Невежд и дурней лишь ты милуешь, — так знай же:

Не так уже я мудр, не так уж просвещен.

142

Я научу тебя, как всем прийтись по нраву:

Улыбки расточай налево и направо,

Евреев, мусульман и христиан хвали —

И добрую себе приобретешь ты славу.

143

Старайся принимать без ропота мученья,

Не жалуйся на боль — вот лучшее леченье.

Чтоб стал ты богачом, за нищенский удел

Благодари светил случайное стеченье.

144

Когда от жизненных освобожусь я пут

И люди образ мой забвенью предадут,

О, если бы тогда — сказать ли вам? — для пьяниц

Из праха моего был вылеплен сосуд!

145

Сладка ль, горька ли жизнь, — мы умереть должны,

И Нишапур и Балх[15] для мертвого равны.

Пей! Много, много раз чередоваться будут

И после нас с тобой ущерб и рост луны.

146

Чтоб счастье испытать, вина себе налей,

День нынешний презри, о прошлых не жалей,

И цепи разума хотя б на миг единый,

Тюремщик временный, сними с души своей.

147

Мне свят веселый смех иль пьяная истома,

Другая вера, мне иль ересь незнакома.

Я спрашивал судьбу: «Кого же любишь ты?»

Она в ответ: «Сердца, где радость вечно дома».

148

Нет благороднее растений и милее,

Чем черный кипарис и белая лилея.

Он, сто имея рук, не тычет их вперед;

Она всегда молчит, сто языков имея.

149

Пусть не томят тебя пути судьбы проклятой,

Пусть не волнуют грудь победы и утраты.

Когда покинешь мир — ведь будет все равно,

Что делал, говорил, чем запятнал себя ты.

150

День завтрашний — увы! — сокрыт от наших глаз!

Спеши использовать летящий в бездну час.

Пей, луноликая! Как часто будет месяц

Всходить на небосвод, уже не видя нас.

151

Никто не целовал розоподобных щек,

Чтоб не вонзил в него шипа тотчас же рок.

Не должен ли стократ быть гребень,

Чтоб к нежным локонам он прикасаться мог?

152

Что б ты ни делал, рок с кинжалом острым — рядом,

Коварен и жесток он к человечьим чадам.

Хотя б тебе в уста им вложен пряник был, —