Ручьём серебряным к Байкалу

Но дома, неделя-другая проходила, – снова её прихотливое, загадочное для Льва сердце забраживало, и она озадачивала и ошеломляла своими выходками и причудами. Он, нервничая, суетясь, придумывал новые развлечения. Однако дух Льва нередко тяжелел, он нравственно грузнел и пресекал эту свою деятельность. Ему в отчаянии начинало казаться, что он, зрелый мужчина, навидавшийся видов, нахлебавшийся и сладкого и горького, уже безнадежно стар и изношен для неё, столь молоденькой, безвинной девушки, а потому невозможно искреннее, настоящее чувство между ними. Что любви между ними не будет, а то, что каким-то чудом – или по недоразумению – вызрело-таки, тому погибнуть, зачахнуть рядом с ним, трухлявым пнём, а также помойной ямой потерь и неудач. Говорил себе, хмелея ревностью к воображаемым соперникам, что Марии для счастья нужен её сверстник, с которым она могла бы быть непринуждённой, самой собой, а с ним, со Львом, кто она – ученица, дочь его, помощница по хозяйству? Что и кто угодно она, но не жена ему. И сможет ли стать женой, подругой жизни, соратницей? Да и сможет ли он стать для неё чем-нибудь большим, чем учитель, умный, красивый, богатый мужчина? Пока же он, самоочевидно, – не муж, никакой он не муж ей! Не трудно догадаться, убеждает себя Лев, что в её сердце к нему – придуманная ею, да и то по принуждению с его стороны, игра во взрослую любовь, очередное развлечение жаждущего впечатлений и перемен отрочества. Прошли месяцы их совместной жизни – и игра очевидно обрыдла, хочется новой забавы, новых впечатлений, сюжетов, быть может, сказок или модных нынче фэнтези.

Снова вопросы, сомнения и ни одного вразумительного ответа, ни искорки ясности. Нет как нет покоя в сердце!

Лев обнаруживал за собой разные, незаметно цеплявшиеся за него странности: мог, заказав через Интернет для себя, по совету Марии, одежду, одеться как малохольный подросток: джинсы – мешком, съёженные гармошкой у стопы, нарочито заношенные, с дырами, с лохматинками, футболка – с кричащей надписью, навыпуск до колен. Ещё и ещё заказывал и одевал что-нибудь продвинутое, но явно свихнутое. Или мог часами – а раньше и минуты не выдерживал – слушать вместе с Марией этот по-дурацки вычурный, монотонный рэп, который ей очень – до писка и визга – нравился. Когда слушал, то пританцовывал, пощёлкивал пальцами: мол, смотри, Мария, я ещё способен оттягиваться, поверь, я – свойский парень.

«О, как же я глуп!» – злился он, осознавая своё поведение.

«Так нельзя жить. Она издёргалась, я сумасбродничаю. Но что предпринять? Что? Что? Не станет же она преждевременно старухой или, напротив, я не превращусь в парня».

59

Однажды, когда они по своему обыкновению прогуливались по гористым окрестностям, Мария – пропала. Только что была возле него и – нет её. Он – кричать, метаться. Вдруг слышит сверху, со скалистого уступа:

– Я прыгаю! Не хочу жить!

Лев мощными звериными прыжками стал взбираться на скалу. Он знал, можно было устремиться по отлого вьющейся тропе, чтобы зайти на уступ с безопасного тылу; этой тропой, видимо, и воспользовалась Мария. Однако пока оббежишь скалу – пройдёт с полчаса, не меньше, а ведь она заявила, что не хочет жить, что прыгает.

В кровь ободрал руки и лицо, ушиб колено, чуть не сорвался в пропасть, но чудом ухватился за корневище кустарника. Подбежал к Марии и – что же? Она, зажимая рот, хихикала. Но разглядела ссадины на его лице, изодранную одежду – потупилась, поджалась. Пискнула:

– Я пошутила, Лёвушка. Хотела проверить тебя. Прости. Ну, на – набей меня, дуру!

Он, сжимая зубы, подхватил её на руки и молчком понёс вниз по обходной тропе. Она заметила – у него шевелились крылышки носа, конвульсивно подрагивая тиком, раздуваясь; а сам он – всклоченный, страшный, что там! – дикий, как зверь. Таким она ещё ни разу не видела его. Испугалась, стала вырываться, отбиваясь ладошками, хныча. Но он держал крепко, прижимая её голову к своей груди, ступал твёрдо и шёл стремительно. Поняла – не вырваться, неоткуда дождаться помощи.

Что-то горячее капнуло на её лоб. Ещё, ещё. Напыживаясь и с великим неудовольствием хмурясь, она вывернула голову, чтобы взглянуть вверх: может быть, тёплый дождик пошёл или – что там такое? Но небо было ясным; оно обласкало её глаза голубым заревом. Смутилась, замерла, зачем-то прикрыла свои глаза, когда поняла, – Лев плачет.