Руда. Возвращение. Скрижали о Четырех

– Вы предлагаете мне, светлому, – монах от возмущения поперхнулся прихваченным куском сыра, – использовать остаток жизненных сил этих несчастных? – широкий, балаганный жест холеной руки указал на кладбище, а потом рука взвилась к Небесам, призывая в свидетели, – точно перед паствой, так, чтобы рукав помятой мантии упал, обнажая предплечье.

– Предлагаю, – спокойно согласился Эрей, наблюдая за суетными жестами Бабника. – Во что вы играете, Истерро? В святость?

– Я? – снова поперхнулся монах, роняя руку. – Играю?

– Ага! – жизнерадостно согласился жующий инь-чианин. – Все ваше Братство – такой балаган, шутов не надо! Мантии расшитые, копыта на ногах, парики, завитушки. Жесты да словечки мудреные. Забавные вы, черти!

Истерро растерянно заморгал.

– С таким талантом, с такой Силой, как ваша, редко рождаются в Братстве, а вы нам пьесы играете, – укорил Эрей. – Вы ведь не потомственный маг, простите за бестактность?

Монах взглянул на Эрея и тотчас вспыхнул, точно в зарю окунулся, пошел пятнами, растеряв половину ужимок и сразу сделавшись много красивее себя прежнего. Нашел в себе Силы, кивнул, соглашаясь, состроил скорбную мину в ожидании приговора, даже руки сложил на груди, но не дождался, да и себя подловил на игре. Фыркнул, то ли от смеха, то ли с досады. Подцепил еще сыру, запил отваром. Признался:

– Вы правы, советник, не из прямых, – снова подождал реакции, негативной, осуждающей, по крайности сгодилось бы удивление, но собеседник ему попался никудышный, не желал реагировать, хоть пытай его темную душу. Пришлось продолжать: – Простите, так уж получилось, но среди предков моих лишь кузина прапрадеда была замечена за белой ворожбой, но особым даром не блистала. Оттого всех поразило решение Пастыря и возмутило мое введение в сан, по таланту, по Силе, в обход первородства. Ведь родословная моя не безупречна…

– Забавно.

– Что?!

– Я не в обиду, сядьте. Выходит, что и в Братстве рождаются последыши.

– Последыши?

– Такие, как я. Не чистокровные маги.

– А среди ваших предков были темные, советник?

– Маги, вы имеете в виду? Не думаю. Но мои предки пришли в Хвиро вслед за Эттиввой. А весь Инь-Чиань от самого бунта лежит под Тенью и склонен к темной магии.

Истерро недоверчиво хмыкнул и отработанным годами широким плавным жестом указал на Викарда:

– Ну, варвар же не склонен?

Смутился под ехидным взглядом Викарда и руку опустил, даже сел на нее от греха. Викард расхохотался.

– Варвар как раз склонен, – с усмешкой возразил Эрей, наслаждаясь представлением. – Как и всякий мра… хм… мракоборец.

– Я, когда малой был, – вклинился Викард, – слыхал от стариков, какие дива в былые времена творили белые. Чуму движением перста изгоняли. Битву прекращали единым словом. А уж об устройстве мира знали – будто сам Господь все разъяснил перед Уходом, для чего у него какая мелочь приспособлена. А потом у нас много народу от чумы повымерло. Белых позвали – с трудом деревеньку отстояли, надорвались. Вот ты, Бабник, можешь словом единым? Ну хоть что-нибудь можешь?

– Может, – уверенно прервал его маг. – Я в него верю.

– Не смеши! Он сам не верит в себя, а куда им, пресветлым, без веры?

– Мы вырождаемся, – спокойно признал Истерро. – Мы слабеем. У нас нет Живой Струи, и Океан от нас гораздо дальше.

– Вы тратите Силы на пустяки, – возразил Эрей. – А Океан – един для нас, грешных.

– Мне нужно два дня усиленного поста и медитации, – вспылил монах, – а вы врываетесь туда в крови и копоти, между делом, прыгая по лестнице, не ради созерцания, сокращая путь! Не все рождаются магами Камней, советник.

– Вы думаете, вас обделили, но это тупик. Тупики не выведут в Океан.

«В Океане еще рассвет. Там время ленивое, тянется», – соблазнила нежданная мысль. Эрей прихватил Истерро за локоть, махнул побратиму и тотчас услышал заветный гул. Концентрация Силы забурлила, вспенилась игристым вином, выстрелив, что бутылочная пробка… Из капища всегда выходилось легче, короче на полшага. Из капища до Высшей Сферы – рукой подать.

Волна шелестела, радуясь новому дню, догоняла подружку, накатывала, снова отставала и пускалась в извечную погоню. Заря только пробивалась над Океаном, и кисея тумана подернулась розовым, сначала робким, как румянец девушки, потом все ярче, все опасней, яростней, миг! – и Океан пропитался кровью, еще, еще, снова, кровавая пена на губах убитого воина… Свет! И волны, и шорох, и шелест, и вспышки, огненная рябь по Воде, сияние пронзает толщи, и хочется петь, и смеяться, и плакать в тоске по бездумному детству. Магам недоступны эмоции, больным, кастрированным на души магам, и человек Шарно Э’Вьерр с громким хохотом упал в блаженные волны. Рядом самозабвенно брызгался инь-чианин; Викард бывал уже в Океане и теперь потешался над изумлением монаха, Викард, прошедший без медитации и, упаси Единый, без поста, живым примером веры в свои Силы.

Истерро смеяться не стал. Он предпочел заплакать. Неспешно нырнуть в глубину Океана, мешая слезы с бесценной влагой. Но было видно: Бабник счастлив, будто все девушки мира возлюбили его больше жизни.