Рудольф Нуреев. Жизнь

Пушкин вел с венгерским танцовщиком регулярную переписку; он посылал нежные новогодние поздравления от них троих – «Целуем тебя тысячу раз». В одном письме он напоминал Виктору, как Рудольф хочет появиться «в твоей «Жизели». Зимой 1962 г. Виктор и Адель прилетели в Лондон для съемки па-де-де из «Гаянэ», которую проводил канал Би-би-си (передача вышла 27 августа); в аэропорту их встретил Рудольф. Они были ошеломлены, когда он объявил, что везет их обедать с Марго Фонтейн. В свою очередь, Рудольф тоже обрадовался возможности получить известия с родины. В Ленинграде Рудольф и Виктор, мягкосердечный молодой человек с живыми глазами и черными кудрявыми волосами, почти никогда не проводили время наедине, но именно в те несколько дней, если верить Адель, «началась их более глубокая дружба».

Через месяц или два, после нескольких писем от Виктора из Хельсинки, куда он ездил на гастроли, пришла открытка, в которой он предлагал встретиться в Берлине, где Виктор должен был снимать «Щелкунчика», или в Италии или Франции, где он планировал провести двухнедельный отпуск: «Я напишу тебе, где и когда точно я буду. Передавай привет Марго. Целую. Виктор».

Так вышло, что их следующая встреча в конце года больше походила не на романтическое свидание в Европе, а на тайное рандеву «в духе плаща и кинжала» в лондонском аэропорту. Рудольф рассчитывал, что Виктор может быть ему полезен. Тогда танцовщик готовил роль Меркуцио в балете Лавровского «Ромео и Джульетта» – Рудольф сам мечтал поставить этот балет в Лондоне. «Марго тоже этого хочет, – писал он, – но все зависит от того, поставит ли его Лавровский». Виктор был очевидным связующим звеном; кроме того, он поддерживал непосредственные отношения с Пушкиным. «Я все время пытаюсь дозвониться Александру Ивановичу, но безуспешно, – сказал ему Рудольф. – Если будешь ему писать, пожалуйста, передай номер моего телефона: Фримантл 1603. Ему понадобятся только первые три буквы».

Пока Рудольф поддерживал связь с учителем только через Ксению. В своих многочисленных письмах и открытках (адресованных «через М. Фонтейн для Руди, «Королевский балет», Ковент-Гарден, Лондон») Ксения никогда не называла Пушкина по имени; он проходил под псевдонимами «Старик», «твой профессор» или «наш учитель». Ксения сообщала, как расстроен и обеспокоен Александр Иванович тем, что не получает известий от своего ученика. «А потом он становится ужасно раздражительным, потому что к нему все время кто-то приходит и рассказывает всякие фантазии и домыслы о тебе». Сама Ксения, вынужденная тратить много эмоциональных сил на повседневные дела, превратилась в апатичную затворницу, похожую на какую-нибудь чеховскую героиню. «Я никогда в жизни не вела дневник, а вот теперь пишу тебе каждый день. Мне нечего рассказывать о повседневной жизни, каждый мой день похож на предыдущий», констатирует она, описывая свои походы на рынок, и даже то, что они с Александром Ивановичем ели на завтрак. Очень редко какая-нибудь подруга находит в библиотеке англоязычную статью о Рудольфе, которую не заметила цензура; подруга переводит статью Ксении. «Так она существовала с Рудиком в памяти и душе – она очень тосковала по нему». Не упоминая о собственных притязаниях, Ксения ругает Рудольфа за то, что он исполняет слишком много па-де-де подряд – «Это ужасно… Ты совсем не думаешь о своих ногах» – и предупреждает о потенциально развращающем влиянии Запада. «Повсюду симпатичные и не слишком симпатичные люди, которые будут приглашать тебя в клуб или выпить пива… А это вредно для танцовщика. Тебе с твоими нервами стоит быть особенно осторожным. Легко попасть под влияние зла. Помни, ты должен оставаться таким же, каким знаю тебя я – честным и правдивым».

Часто она заканчивает письма увещеванием: «Береги себя, будь умником!» или «Ты должен быть серьезным и получить образование. Не трать попусту время на ерунду». В одном письме она рассказывает ему о концерте Вана Клиберна, который она видела по телевизору, и загрустила оттого, что Рудольф больше не играет на пианино. Используя зашифрованные имена, она передает обрывки новостей о друзьях, таких, как «твоя бывшая любовь Элла» (Нинель Кургапкина) или «наш любимый Бобик Ш» (Алла Шелест). Единственный, о ком она ни разу не упомянула, – Тейя. У него в то время начался роман с индонезийской танцовщицей, тоже студенткой Ленинградского хореографического училища. «Ты знаешь, как меня всегда вдохновлял Восток!» – написал Тейя Рудольфу в собственном письме, пытаясь объясниться: «После того как ты уехал, я так по тебе скучал, что не знал, что мне делать: остаться одному или жениться». Ксения с первого взгляда невзлюбила Нурейни. «Она говорит Тейе: «Я приглашаю тебя, но без твоей обезьянки». Ксения считала роман Тейи с Нурейни не только угрозой для их отношений, но и предательством Рудольфа. «Все должны были ждать его, – сказала Тамара. – Ксении Иосифовне казалось: те, кого любил Рудик, больше не могут сближаться ни с кем. Они должны оставаться свободными и ждать его».