Рудольф Нуреев. Жизнь

После того как в самолете ему не оказали особого обращения, Рудольф обрадовался, увидев, что в Уфе его встречает фотограф. «Хорошо, хорошо. Отлично! – сказал он, когда Виктор Воног приветствовал его на взлетной полосе, объявив, что будет записывать всю поездку. – Меня кто-нибудь встречает?» – «Да, ваша сестра, племянники и племянница». В зале «Интуриста» стояли Резеда, два ее сына, Виктор (25 лет) и Юрий (18 лет), а также Альфия, которую Рудольф в последний раз видел через несколько часов после того, как она родилась. «Я помню тебя совсем маленькой и красной», – поддразнил он, но Альфия говорит, что это дядя «выглядел очень странно – так странно, что все на него оборачивались». Поскольку было почти пять утра – в Уфе время на два часа опережает Москву, – все были слишком усталыми для того, чтобы как следует знакомиться, поэтому договорились встретиться позже. Рудольф с двумя своими знакомыми отправился в гостиницу «Россия». (Судя по всему, позже он снова выходил, потому что, когда приехал Виктор, чтобы забрать его, как было условлено, дежурная по этажу сказала, что он недавно вернулся и еще спит.) Около одиннадцати Виктор вернулся, чтобы везти Рудольфа в квартиру на проспекте Октября, но, когда он попросил разрешения сфотографировать момент встречи с Фаридой, Рудольф отрезал: «С матерью – нет!» – и велел ему вернуться через сорок минут.

Настал миг, которого Рудольф ждал много лет. «Я столько хотел ее спросить, – говорил он Линде Мейбердик, которая вспоминает, как «ему всегда хотелось выяснить, например, в какое время он родился и в самом ли деле он родился в поезде». Он не питал никаких иллюзий, понимая, что, когда они наконец встретятся, они с матерью будут чужими друг другу: «Нам пришлось бы заново всему учиться». Кроме того, он, конечно, знал о состоянии ее здоровья. Но ничто не подготовило его к удару, когда он увидел ту картину бедности и страданий, которую в свое время нарисовал Евгений Петрович. «Комната была совершенно пустой… только вытертый диван, покрытый клеенкой, и тумбочка. На диване лежала скрюченная старуха… Она даже не открыла глаз. Только то, что она время от времени медленно шевелила ногами и пальцами рук, и свидетельствовало о том, что она жива».

По сей день Люба жалеет, что не предложила Рудольфу, чтобы с ним пошел Фаиль, поскольку «с помощью иглоукалывания, возможно, их общение было бы более плодотворным». Тогда же Фарида никак не отреагировала на присутствие Рудольфа. «Она меня не узнала», – позже говорил он друзьям. Резеда говорит, что после того, как он уехал, она спросила мать, поняла ли она, кто побывал у нее. «Да. Это был Рудик», – прошептала Фарида. Но Рудольфа не столько потрясло то, что мать не выказывала признаков того, что она его узнала, а что он сам не узнал ее. «Она стала другой, – признался он Шарлю Жюду, добавив, что то же самое было с Эриком. – Как что-то конченое». Рудольф снова приехал слишком поздно, и на сей раз он не мог простить советское правительство. Они – «мастера мучить, – как он сказал Линде Мейбердик. – Они нанесли последний удар».

Рудольф пробыл в комнате меньше десяти минут, и хотя он ничего не сказал, когда вышел, его родственники поняли, насколько он потрясен. «Это я знаю наверняка, – говорит Альфия. – Но ему удалось спрятать эмоции и вести себя, как будто все нормально». И родственники тоже изо всех сил старались показать Рудольфу, что у них все хорошо. «Они купили мясо на рынке, сделали пельмени, были рады ему. Но все это было просто «потемкинской деревней», – заметил Евгений Петрович. – Если бы Рудик приехал без объявления, он увидел бы их настоящую жизнь». На самом деле меньше всего Рудольф хотел обильного застолья, но для того, чтобы не обидеть родных, он ел русский хлеб, который он любил, с маслом, и выпил четыре стакана чая. «Нам всем было немного неловко, – вспоминает Резеда. – Трудно было начать разговор, потому что мы не знали, что сказать. Мы видели разницу между ним и нами». Рудольф сказал, что ему трудно говорить по-русски, потому что приходится переводить все для себя сначала на английский, а потом обратно. Но, сознавая, каким недоступным он им кажется, он старался в основном говорить сам, с неподдельным интересом расспрашивая племянников о том, чем они занимаются в Уфе. На слова Юрия о том, что он учит немецкий, Рудольф ответил: «Хм, это хорошо. Все, что ты делаешь, ты должен делать хорошо. Если работаешь прилежно, успех придет». Потом он спросил Резеду: «А ты что бы хотела делать? Чему бы ты хотела научиться?» Она ответила, что она уже старая, а он улыбнулся, словно говоря: «Что ж, так тому и быть».