Рудольф Нуреев. Жизнь

Это письмо от Любы Романковой (Мясниковой) от 9 октября 1987 г. подтвердило опасения Рудольфа. Он уже много месяцев не разговаривал с матерью и то и дело видел о ней тревожные сны (в одном он видел ее наверху лестницы, но не мог к ней подняться, потому что ступеньки были сделаны из хлеба). В уфимской квартире, где Фарида жила с внучкой Альфией и ее семьей, был телефон, но в те разы, когда Рудольфу удавалось дозвониться, Альфия обещала позвать Фариду, и звонок тут же обрывался. Дус, которая ездила в Санкт-Петербург весной 1986 г. на выставку «Три поколения Уайетов в американском искусстве», провела вечер в квартире Романковых и тоже тщетно пыталась дозвониться. После того как Дус вернулась в Париж, Люба проявила упорство и «на сотый раз» дозвонилась до Альфии, которая сказала, что Фарида уже долго болеет. «Врачи ничем не могли ей помочь, и Альфия не знала, к кому обратиться». Ее мать Лиля (глухонемая сестра Рудольфа) тоже была прикована к постели; она осталась почти парализованной после того, как на улице ее сбила машина. В дополнение к тому, что она «металась между двумя беспомощными, немыми женщинами», Альфия работала бухгалтером и заботилась о муже и четырехлетнем сыне. «Никогда я не видел такой нищеты», – сказал Евгений Петрович Любе по возвращении. Он призывал ее немедленно связаться с Рудольфом и сказать: если он сам не может приехать в Россию, по крайней мере, пусть устроит так, чтобы его мать «умерла в нормальных условиях». Но, помня, что в прошлом ее письма не доходили до танцовщика, Люба подумала, что лучше подождать до октября, когда она уехала из Санкт-Петербурга в археологическую экспедицию в Таджикистан. «Спешу написать тебе отсюда, чтобы передать письмо москвичам, – добавила она. – Завтра они улетают домой и отправят письмо оттуда».

Хотя каждое слово в письме казалось правдой, Рудольф не мог не заподозрить ловушку: Советы и раньше пользовались предлогом того, что его мать больна. Последовав совету Любы, он позвонил Фаилю, специалисту по иглоукалыванию из Уфы («вызвав большой скандал в больнице, где тот работал»), и Фаиль подтвердил все, что написала Люба, объяснив: они сумели уговорить Фариду проявить признаки жизни только после того, как применили иглоукалывание для стимуляции коры головного мозга. Жан-Люк Шоплен вспоминает, каким усталым и растрепанным Рудольф однажды утром вошел к нему в кабинет и, не говоря ни о каком письме, объявил: «Вчера ночью мне приснилось, что моя мать умирает. Я должен попасть в Уфу». Они начали звонить.

За последние два года в России многое начало меняться. В 1985 г. генеральным секретарем ЦК КПСС стал Михаил Горбачев. Одной из своих главных целей он сделал освобождение из внутренней ссылки физика-ядерщика Андрея Сахарова, диссидента, лауреата Нобелевской премии мира и борца за права человека. Сочтут ли Рудольфа достаточно важной персоной, чтобы он получил подобное особое разрешение? Чтобы отменить его приговор к семи годам лишения свободы, требовалась санкция на самом высшем уровне; Шоплен утверждает, что именно это и было поспешно сделано. «Насколько я понял, этого добился Миттеран – он позвонил Горбачеву напрямую». В результате Рудольфу выдали советскую визу сроком на 36 часов.

Но, несмотря на всю гласность в России, в Политбюро еще сохранились многие представители старой гвардии, КГБ не утратил своей устрашающей власти, а до окончания холодной войны оставалось три года. Вполне понятно, Рудольфу казалось, что в стране все осталось таким же, как он запомнил, когда уезжал; планируя поездку, он боялся, что в конце концов «окажется в Сибири». Желая, чтобы его сопровождал кто-то из официальных лиц, он позвонил домой чиновнику министерства культуры Рошу-Оливье Местру и подчеркнул важность своей миссии. Кроме того, он связался с Жанин Ринге, помощницей импресарио, которая первой вывезла его на Запад. Ей казалось, что он по-прежнему считал ее, по ее словам, «своего рода символической связью с Россией». Но за неделю до отъезда Рудольф не скрывал волнения. Когда Люба вернулась в Ленинград, мать сказала ей, что Рудик уже звонил три раза, чтобы сказать, что он прилетает в Москву в следующую субботу и хочет, чтобы она его встретила. Не успела она войти, как телефон зазвонил снова. «Да, Любушка, насчет времени! Как ты думаешь – не слишком ли опасно приезжать?.. Я уже звонил Джекки, на всякий случай, и просил ее поднять тревогу, если через три дня я не вернусь в Париж».

«Джекки» он называл Жаклин Онассис, которая настолько беспокоилась за безопасность Рудольфа, что ради него позвонила шурину, и 13 ноября посол СССР в Вашингтоне Юрий Дубинин получил от сенатора Эдварда Кеннеди следующее письмо: