Рудольф Нуреев. Жизнь

Через несколько дней Рудольф, покупавший килимы, плавающий и посещавший горные деревни, стал другим человеком – «свободным и счастливым, потому что его никто не знал». Тем летом он окружал себя идеальным кругом друзей. Так как Мод боялась моря и раньше отказывалась ехать с ним, Рудольф постарался возобновить отношения с Уоллесом. «Он знал, что там я буду чувствовать себя в безопасности. Он говорил: «Ты поедешь, если поедет Уоллес, да?» А потом обращался к Уоллесу: «Ты поедешь, если поедет Мод?» Так как в жизни Уоллеса почти ничего не изменилось (он ушел с работы и красил дома, одновременно работая над сценарием), он решил, что для него прошло достаточно времени и можно подумать об отпуске с Рудольфом. «Я больше не чувствовал, что втянут в сложные отношения, я не чувствовал ни страха, ни тревоги, ничего». Не расстраивало его и присутствие в поездке Роберта Трейси. «Между ними почти ничего не происходило; более того, мне кажется, что я лучше ладил с Робертом, чем Рудольф».

Компанию дополняли Мишель Канеси и Дус, которая почти все происходившее в путешествии записывала на видео. Мод, одетая в белую матроску, почти не отходит от Рудольфа, а он, замотанный в шерстяной плед и в тюрбане или совершенно голый, если не считать маски и трубки, судя по всему, пребывает в замечательном расположении духа. Однажды, завладев камерой, он режиссирует глубокое погружение; в другой раз, держа поплавок с приводом, он восклицает в духе Вудхауза: «Это вершина!» Для всей группы те две недели были чудесными. «Лучшее лето в моей жизни, без исключений!» – говорит Уоллес. А Рудольф тогда в последний раз вкусил подлинное довольство.

По возвращении в Париж перед ним сразу встала задача поставить новый балет для осеннего сезона. В марте 1985 г. он написал Фредерику Аштону и попросил его «Золушку», надеясь, что известие о программе Тюдора заставят Аштона передумать и согласиться работать с Парижской оперой. «Настало время для успеха английских хореографов в Париже… Наконец-то!» Но поскольку Аштон отказался сдвинуться с места, Рудольф решился на собственную постановку – он уже присмотрел подходящего дизайнера, которым он восхищался. Петрица Ионеско предложил ставить «Золушку» в декорациях киностудии, и, хотя вначале он не убедил Рудольфа, оказалось, что такой замысел «поедал меня, пока я не понял, что по-другому просто невозможно».

Несомненно, имелся элемент исполнения желаний в перспективе возможности остановить часы, как делает Золушка, когда подписывает контракт с кино, «таким образом обеспечив себе бессмертие». И Рудольфу очень хотелось развить тему времени в балете. В дополнение к традиционным дивертисментам для четырех сезонов он планировал танец с часами, а также появление аллегорической «фигуры типа Мэй Уэст», которая выходит из часов и оказывается старой каргой. В глубине его души как образец для героини была его племянница Гузель, которая лелеяла амбиции отбросить скромное происхождение и стать звездой Голливуда. (Жаннет Этередж вспоминает, как Гузель «звонила мне и спрашивала, знаю ли я Микки Руни. Она сказала: «Я бы хотела сняться в его следующем фильме». Кроме того, Гузель связалась с приятельницей Рудольфа Глорией Вентури, объявив, что она «приехала в Рим, чтобы попробовать снять кино».) В постановке имелось еще несколько «шуток для своих». Так, Принц из «Золушки» напоминал копию Валентино; имя кинопродюсера (роль самого Рудольфа) звучало «Пигмалион Дягилев», персонаж, который позже превращается в смесь Шандора Горлински и Граучо Маркса – дополненный сигарой и приклеенным еврейским носом. И хотя балет стал на сей раз витриной не для него, а для Сильви Гийем, Рудольф передал ему свою страсть к старым голливудским фильмам, заставив балерину олицетворять своих кумиров, надевая котелок и мешковатые штаны, как у Чарли Чаплина, и отдавая дань Фреду Астеру, танцуя с вешалкой, как делал Астер в «Королевской свадьбе». («Если хотите быстро перебирать ногами, словно лететь, – говорил Рудольф танцорам, – нужно знать Бурнонвиля, Баланчина – и Астера».) Сильви, чьим девизом было «Хочешь – бери!», никогда не могла убедительно играть угнетенную героиню, и даже в начале она больше Сид Чарисс, чем Золушка. Ее модную фигуру подчеркнули костюмы дизайнера Ханае Мори, протеже Коко Шанель. Таким образом Рудольф дарил французам шик и новизну, что они любили, но одновременно он компрометировал то, что всегда называл своей «главной целью»: само движение. Балет держится скорее не на самой хореографии, а на трюках и ухищрениях, отчего прискорбно лишен оригинальности. «Эти превосходные артисты заслуживают лучшего», – жаловался Жерар Маннони в ругательном отзыве, но Рене Сирвену новый балет казался «триумфом – и это еще мягко сказано». Зрители тоже остались довольны; плывя по течению, через неделю Маннони совершенно поменял точку зрения, признав, что «Золушка» «по-прежнему торжествует… Это сочинение великого артиста».